Наконец, когда галера лунных тварей отошла на безопасное расстояние и сухопутный отряд нападавших весь сосредоточился в одном месте, Картер высадил значительные силы на восточном мысу в тылу врага; после чего схватка надолго не затянулась. Напав с двух сторон на зловонных слизней, их быстро посекли на куски или посталкивали в море, и под вечер упыриные предводители согласно признали, что остров очищен. Между тем враждебная галера исчезла; и упыри посчитали за лучшее сняться с тех злых иззубренных скал, пока не собрались лунные страшилища несметной ордой и не нагрянули на победителей.

И вот, собрав ближе к ночи всех упырей и заботливо их пересчитав, Пикмэн и Картер обнаружили, что более четверти их пало в дневных баталиях. Раненых уложили на койки в кубрике, поскольку Пикмэн отнюдь не поощрял старый упыриный обычай добивать и поедать собственных раненых, а здоровых посадили на весла или определили на те места, где от них было бы больше проку. Под гнетом мреющих ночных облаков выходила галера в море, и Картер не чувствовал сожаления, покидая остров нечистых тайн, который своей сводчатой неосвещенной хороминой с ее бездонным колодцем и отвращающей бронзовой дверью мучительно бередил его воображение. Заря застала корабль в виду лежащего в развалинах базальтового пристанища Саркоманда, где всё еще дожидались дозорные костоглодных черничей, скорчившиеся, как черные рогатые химеры, на разбитых колоннах и поветшалых сфинксах того страшного города, что и жил и умер до временных лет человека.

Упыри раскинули лагерь середь каменного упадка Саркоманда, отрядив гонца за костоглодными чернилами, числом достаточным, чтобы нести ездоков. Пикмэн и другие предводители бурно изливались в благодарности за помощь, оказанную им Картером. Тут Картер почувствовал, что планы его впрямь изрядно поспели и он сможет заручиться поддержкой устрашающих этих союзников не только затем, чтобы выбраться из здешних пределов дремного края, но и своих главных поисках богов на высотах неведомого Кадата и чудного закатного города, в который они так странно препинают доступ его дремам. Он завел разговор с упыриными главарями обо всех этих вещах, рассказывая то, что знал, о холодном пустолюдии, где высится Кадат, и о чудовищных черногор-птицах, и о горах, имеющих на себе образ двуголовых статуй, которые его стерегут. Он говорил о том, что черногор-птицы страшатся костоглодных черничей, и о том, как необхватные гиппоцефалы с истошными воплями разлетаются прочь от черных отверстий высоко в серых ребристых горах, отделяющих Инкуанок от ненавистного Ленга. Он говорил и о том, что касалось до костоглодных черничей и стало ему известно из фресок безоконной обители того первосвященника, коего не описать; что даже Вящие боятся их и что правит ими вовсе не ползучий хаос Ньарлафотеп, а незапамятный и седой древности Ноденс, Владыка Великой Бездны.