Когда я подошел совсем близко, на расстояние вытянутой руки, человек обернулся. И я застыл на месте, как пораженный громом. Это был ребенок! Маленькая девочка лет 7, максимум – 9 лет! Ребенок. Девочка во взрослом монашеском одеянии, в настоящей одежде взрослой монахини. Она стояла на коленях, сложив руки в молитвенной позе, но, увидев меня, быстро опустила их вниз. Полы черного одеяния стелились за ней, как длинный шлейф. Черный капюшон упал с головы, и по плечам рассыпались длинные золотистые волосы. Это был удивительно красивый ребенок! Боже мой, я никогда не видел такой красоты! Девочка казалась сошедшей с какой-то средневековой картины. Ее розовые щечки были как у фарфоровой куклы, а глаза казались совсем темными и бездонными. Взрослое одеяние монахини казалось грубой, жестокой шуткой.

Девочка поднялась на ноги и стояла теперь прямо напротив меня. Ряса была слишком велика и тоненькая фигурка казалась замотанной в нее, как в покрывало. Мне показалось невероятно жестоким замуровывать эту живую детскую красоту в черное платье монахини! Словно заживо похоронить в склепе. Внезапно мне захотелось подхватить ее на руки и вынуть, вырвать из этого черного балахона! Мне казалось это единственно разумным поступком, но… но я не смог. В ее облике было что-то очень серьезное. Сначала я даже не понял, что, но потом… Это были ее глаза. Огромные глаза, похожие на темные озера, в которых светилась невероятная взрослость и печаль. Это были совсем не детские глаза. Это были глаза взрослой женщины, к тому же, много повидавшей на своем веку. Так смотрят дети, пережившие какую-то очень страшную войну. Дети, резко переставшие быть детьми на протяжении суток или одной ночи.

Мы стояли и смотрели друг на друга достаточно долго, как вдруг девочка улыбнулась. Ее улыбка засияла на личике, как маленькое солнышко, и внезапно она сказала:

– Это ты! Наконец-то ты пришел!

Я растерялся. Так растерялся, что не смог сказать ни одного слова. Девочка сделала шаг по направлению ко мне:

– Это ты! Ты пришел! Я так долго тебя ждала… так долго…

Внезапно девочка запнулась, и по ее лицу промелькнула мимолетная тень.

– Нет. Это не ты. Я снова ошиблась… – и вдруг пронзительно завизжала, подняв над головой маленькие кулачки, потрясая ими в порыве дикой (совсем не детской) злобы:

– Нет! Нет! Нет!

То, что произошло дальше…. Я никому не рассказывал об этом… И не рассказал бы никогда, если б не эти обстоятельства. Фигура девочки стала расти прямо у меня на глазах, поднимаясь к потолку… Ее глаза засветились красным на белом лице. Теперь это были глаза жестокого, кровожадного демона. Я почувствовал, как от ужаса дыбом встают на моей голове волосы. Потом она резко выбросила руки вперед и на меня вырвался страшный сноп пламени, сметающий все на своем пути… Ее глаза засветились красным, теперь это были пылающие глаза самого дьявола… Скамейки передо мной загорелись… Я бросился бежать, прижался к стене. Она бросала в меня пламя снова и снова, с такой неистовой ненавистью и яростью, от которых стыла кровь в жилах… Все вокруг горело. Огонь распространялся очень быстро. Становилось тяжело дышать. Из глаз потекли едкие слезы. Огонь был на стенах, на полу… Какая-то икона загорелась с оглушительным треском и словно взорвалась, выбросив горящий обломок прямо на мою руку. Я взвыл от нестерпимой боли. И в тот момент до меня донесся оглушительный голос, полный сатанинской злобы (а я уже не видел ее фигуры, совсем не различал из-за дыма и огня):