Я улыбнулся, но, разумеется, она не могла видеть мое лицо. Иногда моя улыбка ужасает людей больше всего.
— Как тебя зовут?
— Тебе это знать не нужно.
— Да, не нужно. Но я бы
Красные, тоненькие, как волос, полоски блеснули в ее черных-пречерных глазах.
— Скажи мне еще раз свое, потерянный мальчик.
— Аддисон, как я и говорил.
— Аддисон кто?
— Фамилия моей матери была Гудхарт[49].
— Оно у нее было?
— Она была воровкой, а может, и того хуже. Она хотела быть доброй, добрее, чем могла. Но я ее любил.
— А как звали твоего отца?
— Она мне так и не сказала.
— Моя мать умерла в родах, — услышал я и подумал, что в каком-то смысле моя мать тоже умерла от родов, пусть и восемью годами позже, но промолчал.
Девушка посмотрела на потолок в стиле рококо, где висели темные люстры, словно видела и лепнину вокруг глубоких кессонов, и небо с золотистыми облаками в каждом кессоне, в световом диапазоне, недоступном обычному человеческому глазу.
Перевела взгляд на меня и спросила:
— А что ты делаешь в библиотеке после полуночи?
— Пришел почитать. Ну и полюбоваться этим зданием.
Она долго смотрела на меня, точнее, на мой силуэт.