В дверь кто-то позвонил. Трели звонка раздражали.

(ты любишь, ты любишь?)

(да, я люблю тебя больше всех на свете…)

В дверь начали стучать.

Я чувствовал, как губы мои раздвигаются в разные стороны, образуя на лице широчайшую в мире улыбку. По подбородку потекло что-то теплое.

* * *

Дверь ванной приоткрылась. Улыбка не сходила с моего лица.

Москва, 5 октября, 20:45

В тесной каморке местного РЭУ, на двери которой висела табличка «Для технического персонала», сидели двое. Рабочий день закончился, но уходить домой не хотелось, и парочка решила уединиться, тем более их общество скрашивала только что початая бутылка «Столичной».

— Ну что, Васильевна, давай за нас… Охх-хорошо… — Опрокинув стакан с водкой, усатый мужчина лет пятидесяти с испитым лицом закусил заветрившимся куском колбасы.

Сидящая напротив него толстая неряшливого вида женщина в замызганном халате кивнула и последовала его примеру. Ее отекшее лицо и сизый нос в голубоватых прожилках также говорили о многолетней безуспешной борьбе с зеленым змием.

— Ох, устала я сегодня, Семен, ноги ломит, прямо напасть какая… — сказала женщина. — Не справляюсь я уже…

— Ладно тебе, не прибедняйся. — Мужчина прикурил мятую папиросу. — Я сегодня тоже полдня дерьмо прочищал — накидали в сортир затычек с прокладками, мать их ети, а ты чисть! — проговорил он, но в голосе его не было злобы, скорее усталость и безразличие.

— Митрич недоволен был, сказал, что медленно все делаю, — словно не слыша собеседника, продолжала уборщица. — А что я? А, Семен?

— Прекрати ныть! Налей лучше, — пробурчал слесарь.

Толстуха с готовностью плеснула сначала себе, затем мужчине. Не чокаясь, они выпили и снова погрузились в молчание.

— Семен, — наконец нарушила тишину женщина. — А чевойт к нам опять сегодня журналюги приезжали, а?

Мужчина зло сплюнул.

— Надоели хуже редьки, козлы.

— А чево они хотели-то? — не отставала толстуха. Привычным движением она вновь наполнила грязные стаканы.