Он улыбался, глядя на неё.

Сияющие потоки пламени, лившиеся из глаз, медленно гасли, сменялись бездонно-тёмным провалом взгляда.

Света (или не Света?) ничего не понимала.

И не поняла бы ещё долго, если бы в голове не появились, — высветились, вспыхнули, взорвались, — слова. Слова, которые произносил не белоголовый мальчик Тамерлан — которые где-то очень далеко отсюда сказал (подумал?) Князь Ста Имён, Огнеглазый, Пронзающий, Сокрушающий Миры.

«Пусть умирают те, кто рождался; у нас свой, путь, Дарящая…»

А Базарга просто улыбнулась, странно растянув свою звериную морду. Улыбнулась молча. Но они — и Света, и не-Света — как-то услышали, почувствовали из невообразимого далека эту улыбку.

Глаза Тамерлана окончательно приобрели обычный вид. Но в одном из них продолжал пылать знак Базарги.

He-Света вдруг вспомнила: где, у кого и когда она видела похожие глаза — тёмные колодцы с пульсирующей в одном из них звездой; колодцы, рождающие порой неудержимые всплески сверкающей силы…

Это было давно.

Очень давно.

Душной ночью на дороге в Дамаск…

А теперь пребывают сии три: Вера; Надежда, Любовь; но Любовь из них больше… 1 Кор 13:13

А теперь пребывают сии три: Вера; Надежда, Любовь; но Любовь из них больше…

Тамерлан рассмеялся чисто и звонко, как умеют смеяться двенадцатилетние дети.