Бут еще не успел раскрыть рта, чтобы представить мужчин друг другу, как Дэн произнес:

— Альберт Ахландер. Писатель.

Ахландер, вероятно, знал, что по части манипуляций людьми он Буту не чета. Поэтому не улыбнулся. Не сделал попытки обменяться рукопожатиями. Тот факт, что они находились по разные стороны баррикады и исповедовали враждебные идеологии, не составлял для Ахландера тайны, как, впрочем, и для Дэна.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить! — Радушие хозяина, с учетом сложившейся ситуации, начинало выводить из себя. — Шотландское? Бурбон? Может, стакан хереса?

— Господи, да нет у нас времени сидеть и выпивать! — рявкнул Дэн. — Ваше время истекло, и вы оба это знаете. И если я хочу попытаться спасти ваши жизни, то лишь для того, чтобы испытать огромное наслаждение, видя, как вы отправляетесь в тюрьму на долгий-долгий срок.

— Очень хорошо, — холодно ответил Бут и вернулся за стол. Сел на клубный стул, обтянутый темно-зеленой кожей, и практически полностью растворился в тени. Видимым осталось только его лицо, ставшее зелено-желтым от света, падающего через абажур из цветного стекла.

Ахландер подошел к французскому окну и встал спиной к стеклянным панелям. Снаружи серый от дождя и тумана день уже перетекал в ранние зимние сумерки, так что в окно библиотеки много света не попадало. Однако окно все-таки выделялось световым пятном между темно-зелеными портьерами, и на его фоне писатель превратился в темный силуэт. Тени скрывали и его глаза, и выражение лица.

Дэн подошел к столу, ступил в круг многоцветного света, посмотрел сверху вниз на Бута, который уже держал в руке стакан с виски.

— Почему человек с вашим положением и репутацией путается с такими, как Вилли Хоффриц?

— Он был умницей. Гением в своей области. Я всегда общаюсь только с самыми умными людьми, — ответил Бут. — Во-первых, они обычно и самые интересные люди. А во-вторых, их идеи и энтузиазм частенько приносят немалую практическую прибыль.

— А кроме того, Хоффриц предложил вам абсолютно покорную, полностью зависимую молодую женщину, готовую терпеть любые унижения, которым вам хотелось ее подвергнуть. Не так ли, Папочка?

Наконец-то в броне самоуверенности Бута появилась трещина. На мгновение глаза его сузились от ненависти, челюстные мышцы напряглись, от злости крепко сжались зубы. Но контроль над собой он упустил лишь на доли секунды. Лицо тут же расслабилось, он отпил виски.

— У всех людей есть… слабости, лейтенант. В этом я такой же человек, как и любой другой.

Что-то в его глазах, выражении лица, тоне отрицало признание собственной слабости. Скорее он просто проявлял великодушие, признавая, что слабости свойственны ему также, как обычным людям. Не вызывало сомнений, что он не находит ничего постыдного в своих отношениях с Реджиной, но при сложившихся обстоятельствах посчитал целесообразным потрафить собеседнику.