Почти сразу буквы потекли вниз, расплываясь. Наверно, он там прямо сейчас тоже думал о ней. Ему было еще тяжелее. Эти буквы горели у него на коже.

Она подышала еще немножко и быстро, двумя взмахами, нарисовала на стекле остроухую кошачью морду.

Дождь, дождь, дождь, черные блескучие лужи, аптека, улица, фонарь…

– Мою новую кошку зовут Тень.

Где это было? Когда? В каком городе? В каком году? И что это была за девочка?

Я отвечу так: в вечном городе, в середине черного дождя, в потерянном времени случилось это с одной рыжей-рыжей ведьмой, а может быть, случается до сих пор.

* * *

– Смотри, вот она, дохлая.

Зеленоглазый пацан ткнул в кошку кривой тополиной веткой.

– Фу, брось! – дернул его приятель в героической майке с терминатором.

– Да ну, прикольно. Смотри, у нее зубы торчат. Острые.

Оба присели на корточки.

– А глаз нету. Прикинь? Только дырки.

– А чего так? – поежился друг.

– Вороны, наверно, сожрали. Клювом – тыдыщ! – и все. У них клювы как у птеродактилей.

Друг его тревожно покосился в небо, будто ждал налета крылатых тварей:

– Она тут второй день уже. Этот, поэт который, из крайнего подъезда, жаловался. Я сам слышал, короче, он по мобиле плакался – у меня, типа, перед окном трупак два дня валяется кошачий, дворники убрать не могут. Переживал сильно. Мол, он из окна высовывается – а она лежит, а он заснуть не может. Все смотрит и смотрит, как проклятый. И ждет дворника. А того нету и нету.

– Взял бы да сам убрал, – зеленоглазый бесстрашно пошевелил кошачий впалый бок. – Надо же, не гнется вообще. Как бетон. Вот бы ее Аньке в рюкзак!

– Аньке! Ну ты смертник. Анька тебе ее обратно за шиворот запихнет. Она без башни вообще. А вот Ольга визжала бы как бешеный хрюн. Она от шмеля тогда по классу круги нарезала, помнишь?

– Угу… А может, возьмем все-таки? Будем как Том Сойер и Гекельберри Финн. Они там с помощью дохлой кошки клад отрыли.