– Нет Интернета, – беспомощно произнесла она через минуту. – Так что проверить сложно, а у меня, к сожалению, отрывочные сведения.
– О чем?
– Об этих. – Галка кивнула на планшет. – О тех, кто с той стороны. Они любят детей. Насколько я понимаю.
– Кто «они»?
– Те. – Галка снова указала пальцем на планшет. – Я читала про это, – рассказывала она. – В очень редкой книге…
– «Некрономикон», – перебил я.
Галка поморщилась:
– Тебе, Тим, кин смотреть надо реже. А то когда много смотришь кин, голова деревенеет. Тук-тук. – Она постучала по своей голове. – «Некрономикон» – голливудская выдумка, – презрительно объявила Галка. – Плод больных фантазий, отголосок необратимых деменций. Короче, бред сивой кобылы, я такое не читаю. А у меня как раз серьезная книжка была, ее издали в тысяча девятьсот четырнадцатом во Владимире. Называется «Сокровенные легенды Владимирской земли». Так вот, один любитель фольклора объехал почти весь современный Нечерноземный район и записал разные сказки. Не те, что обычно записывают, а редкие, которые не любят рассказывать.
– Почему не любят? – поинтересовался я.
– Потому что сказки – это сказки, вранье, короче, Иван-царевич и Серый Волк, вымысел. А есть другие сказки, как бы тайные, которые не очень принято рассказывать.
– Да почему? – не мог понять я.
– Потому что они настоящие. Истории, которые произошли с настоящими людьми. Если их рассказывать, то можно накликать…
Галка перешла на шепот.
– Да ладно, – отмахнулся я. – Хватит уже… Ну какие такие настоящие истории?
– Разные. Про свистуна, например.
– Свистун?
– Свистун или там бесова поляна.
– А это-то хоть что? – поморщился я.
– Поляна такая особая. Все лес-лес, а потом раз – и неожиданно полянка. Она совсем неожиданная, может где угодно встретиться, хоть возле дома. Небольшая, но вся усыпанная ягодами, черникой или земляникой. Дети как видят такую поляну, так сразу память просто теряют. Едят себе едят, а потом все – ни полянки, ни ребенка. Бесова поляна, короче. Ее можно легко по запаху узнать – там слишком уж сильно ягодами пахнет, воздух такой пьяный, что голова кружится.
– А свистун?