– Прости. Я же пыталась тебе сказать.

Ранка на ее ладони выглядела еще больше моей.

– Но если ты решил отдать меня ему, пропадай сам. Я подменила карту. И месяц засчитали мне.

За спиной раздался пробирающий до костей вой. Туман окутывал стеклянную дверь, стирая город позади Кати. Я пытался найти слова, попросить прощения, но выдавил лишь жалкий всхлип, когда рядом заурчало нечто. Я протянул руку к Кате, к своей девушке, но серое марево разлучило нас навсегда.

Я пробирался по тропинке наугад, выплевывая в холодный воздух облака пара. Туман понемногу рассеивался, открывая мне ночное болото в свете луны. Это оно урчало, будто подзывая кого-то. Под ногами хлюпало, чахлая растительность льнула к земле, а в темноте вырисовывались очертания холмов.

Чудовище завыло в нескольких шагах позади меня, и я остановился. Застыл на месте, как тогда, в детстве. Ноги больше не слушались. А вот тварь приближалась. Я слышал ее тяжелую поступь, дыхание. Чувствовал запах мокрой шерсти.

Время пришло. Дин-дон, дин-дон.

Не в силах обернуться, я смотрел вперед. Там, на вершине холма, из тумана показались двое. И человек со знакомым с детства голосом возвестил:

– Ватсон! Это собака!

Дмитрий Тихонов Гарь

Дмитрий Тихонов

Гарь

Opens I mouth, for make noise in I’s hurt, and say of fire is come through I, and rise, with grits of bright, in neath of old black sky.

Старуха сидела в красном углу, прямо под образами. Впрочем, это только в первые несколько мгновений показалась она Игнату старухой. Когда глаза его привыкли к полумраку, стало ясно, что до старости ей еще далеко, – обычная средних лет баба, неприятно полная и рано поседевшая, облаченная в грязную исподнюю рубаху и не менее грязную душегрейку. Она взгромоздилась на лавку с ногами, опустила голову меж коленей и смотрела на вошедших мутными глазами, по-совиному круглыми и пустыми.

Дед тоже не сводил взгляда с кликуши. Он стоял посреди горницы, ссутулившись, как обычно, чуть наклонив голову набок. Не было в его позе ни малейшего напряжения – так человек изучает пусть и важную, но привычную, рутинную работу, которую предстоит сделать: дыру, например, в крыше залатать или сено в стог собрать. Неспешно оценивает, обдумывает, примеривается, с какого края сподручнее подступиться.

Сам Игнат, конечно, боялся. Хоть и думалось прежде, будто после того, что довелось увидеть в старой церквушке на берегу возле Работок, страху куда сложнее станет находить дорогу в его сердце, а все одно – подрагивают колени, и под ребрами похолодело, и пальцы вцепились в штанину так, что клещами не оторвать. Он переводил взгляд со старухи на деда и обратно, в любой момент готовый броситься к выходу.