Пока мы таращились, как оно плавает над нами, студенистая белая субстанция принялась образовывать что-то вроде тела – длинного, тощего, но каким-то непонятным образом намекающего на огромную силу. А потом веки начали медленно подниматься, открывая – помоги мне, Боже! – громадные зеленые глаза, лишенные зрачков, злые и страшные. Мы не знали, видят ли они что-нибудь и даже вообще смотрят ли на нас, но мне (и, как я потом узнал, всем нам) показалось, что мы определенно привлекли внимание этой сущности. Затем ужасный рот внезапно отворился, и комнату заполнил могучий шепчущий звук, подобный грохоту дальнего водопада. Звук рос и становился все громче, пока не сделался прямо-таки оглушающим. Именно на этом этапе я и потерял сознание.

В чувство меня привел Тайс. Я лежал на ступеньках подвала, одежда моя была изорвана в клочья. Тайс был весь в крови и синяках, а Уолтерс убежал за доктором. Джессика и юный Уилсон погибли. Уже потом, в больнице, Уолтерс рассказал мне, что тварь начала двигаться, сначала довольно неуклюже, враскачку, затем с проворством и, наконец, с невиданной скоростью. Сначала она просто металась по комнате – Тайс сказал, искала выход – потом, по мере того, как рев нарастал, вокруг нее начал завиваться могучий вихрь, сшибавший со стола пепельницы и задувший лампу. К этому времени все уже повскакали со своих мест и пытались по мере сил выбраться из комнаты, хотя Тайс сказал, что Джессика пыталась пробиться сквозь этот водоворот ко мне. Последнее, что помнили Тайс и Уолтерс, это как чудовище, наконец, на них кинулось. Им как-то удалось открыть дверь и вырваться наружу – хотя потом они с беспримерной храбростью несколько раз возвращались, чтобы вытащить оставшихся. Оба согласились в том, что, вытащив меня, они так и не смогли найти молодого Уилсона, а Джессика… Джессика в помощи уже не нуждалась.

Уилсона-то потом нашли. Он лежал, раздавленный мраморным столом, который буквально пролетел через всю комнату и приземлился ногами кверху в противоположном углу. Джессику покалечили так, что ее нельзя было узнать. Я отпросился из госпиталя, чтобы прийти к ней на похороны, и после службы заставил гробовщика открыть запечатанный гроб, чтобы в последний раз взглянуть на мою прекрасную возлюбленную. За все прошедшие годы не было ни одного мгновения, когда бы я не пожалел о своей настойчивости. Она была разбита в кашу – сплошные кровоподтеки и рваные раны. То, что некогда было лицом, вообще утратило всякое человекоподобие. Зрелище это настолько меня потрясло, что я упал в обморок, и меня снова забрали в больницу, на сей раз на несколько месяцев.