Он вскочил. Самое лучшее было бы взять автомобиль и вернуться туда еще в эту же ночь. Черт возьми, разве не проделывал он более серьезных вещей, чем это? Ворваться в дом, выломать несколько дверей. Взять на плечи кричащую женщину, снести с лестницы…

Он был твердо убежден, что сможет это сделать и сделает. Он уже видел, как расталкивает сестер, бежит через сад, бросает женщину в автомобиль янки. Как тот стоит там, руки в карманах, и громко смеется в лицо кричащей докторше.

Брискоу схватил его руку, крепко пожал.

— Благодарю вас, — бормотал он, — благодарю вас, братец!

Ян вскочил, отнял руку. Брискоу назвал его братцем. Братец? Почему это он осмелился его так назвать, и кто он такой? Некто из Нью-Йорка. Неизвестно кто и, несомненно, чужак! Какое ему дело? Эта игра — только между ним и Эндри, его кузиной, его сестрой, его возлюбленной. Она принадлежит ему и никому другому. Она была его вещь, его творение, его кукла. По своему усмотрению он мог заставить ее плясать! Он почти испугался — откуда пришла ему вдруг эта мысль? Он снова сел, подумал. Нет, он, конечно, не пьян… Он лишь в едва приподнятом настроении. Не больше, чем обыкновенно. Разве не сказала ему однажды бабушка, что он, в сущности, всегда пьян.

С Эндри — это действительно могло так быть. Так и было на самом деле. Только он никогда об этом не думал. Лишь теперь эта мысль властно вошла в его сознание. Но если Эндри была его вещью, почему за все эти годы он едва заботился о ней? Лишь бегло играл с ней, когда случайный ветер подкидывал ее ему, и забывал ее, как только поворачивался спиной? И почему теперь внезапно в нем проснулось чувство, что она ему принадлежит, ему одному?..

Ян понял: потому, что ее хотят у него взять, только потому! Она была как старый хлам, валяющийся в его квартире, которую он посещает лишь раз в два года на несколько недель. Какой-нибудь испанский кинжал или железная голова Будды из Бирмы, словом, вещь, которую он когда-то взял, а теперь она лежит, обрастая пылью. Нелепый лавочный хлам, быть может, пробуждающий несколько воспоминаний, когда попадет под руку, но тотчас отбрасываемый. Он готов был смеясь подарить его каждому, кто попросит. А теперь этот хлам внезапно получил для него цену потому, что чужой хочет его похитить. Теперь это — его собственность, драгоценное имущество, которое он должен защищать.

Нет, эта еврейка никогда и ни за что не овладеет тем, что принадлежит ему, ему одному!

Он встал, вышел и растолкал заснувшего швейцара.

— Автомобиль! — крикнул он. — Мне надо сейчас ехать!