Пришел день, когда я привел в исполнение это решение. Это был холодный и дождливый день, и я нашел Мэвис в ее рабочем кабинете, сидящую у яркого огня с крошечным терьером на коленях и верным сенбернаром, распростертым у ее ног. Она была погружена в чтение книги, и за ней наблюдала мраморная Паллада, непоколебимая и строгая. Когда я вошел, она встала и, отложив книгу, вместе с маленькой собачкой двинулась, чтобы встретить меня с симпатией, светившейся в ее ясных глазах, с безмолвной жалостью в трепещущей линии ее нежного рта. Было отрадно видеть, какую горечь она чувствовала за меня, и было странно, что я сам не мог чувствовать горечи. Обменявшись в замешательстве несколькими словами, я сел и безмолвно следил за нею, пока она занялась дровами в камине, чтобы заставить их ярче запылать, и мгновение избегала моего взгляда.

– Я полагаю, вы знаете, – начал я с грубой прямотой, – что история с усыпительной микстурой – выдумка для общества? Вы знаете, что моя жена сама намеренно отравилась?

Мэвис взглянула на меня со смущенным и сострадательным выражением.

– Я опасалась, что это так… – начала она нервно.

– О, тут ничего нет, чтобы опасаться или надеяться, – сказал я с бешенством. – Она сделала это. И можете ли вы догадаться, почему она это сделала? Потому, что она обезумела от своей порочности и сластолюбия, потому что она любила преступной любовью моего друга Лючио Риманца.

У Мэвис вырвался легкий болезненный крик, и она села, бледная и дрожащая.

– Я уверен, что вы можете быстро читать, – продолжал я. – Литераторы имеют способность быстро пробегать книги и в несколько минут схватить их главную суть. Прочтите это, – и я протянул ей свернутые страницы предсмертной исповеди Сибиллы. – Позвольте мне остаться здесь, пока вы узнаете из этого, какого рода женщина она была, и судите сами, достойна ли она, несмотря на свою красоту, сожаления!

– Простите, – сказала мягко Мэвис, – я бы не хотела читать то, что не предназначалось для моих глаз.

– Но это предназначалось для ваших глаз. – возразил я нетерпеливо. – По-видимому, это предназначалось для всех – это никому не адресовано. Тут есть упоминание о вас. Я прошу – нет, я приказываю, чтобы вы прочли это! Мне нужно ваше мнение, ваш совет. Быть может, по прочтении вы подадите мне мысль о какой-нибудь эпитафии, которую я написал бы на монументе, который я собираюсь воздвигнуть в ее священную и дорогую память!

Я закрыл лицо рукой, чтобы скрыть горькую усмешку, выдававшую мои мысли, и толкнул к ней рукопись. Очень неохотно она взяла ее и, медленно развернув, принялась читать.