Новую кожу, чтобы прикрыть Лунный огонь.

Плоть, крепче человеческой плоти, доспехи, чтобы бороться с моей матерью».

Он почувствовал перемены, происходящие внутри, словно одного лишь его сознания было достаточно, чтобы создать новое физическое тело. Было больно — казалось, что во все нервные окончания вонзились мелкие осколки стекла, если бы у него был рот, он закричал бы…

Но эта ужасная боль принесла с собой оцепенение, похожее на прикосновение льда.

А потом он снова создал вокруг себя плоть.

Он был Стоуни.

Он ощущал свою истинную силу, силу того, кто умер и возродился.

Он был богом.

5

«Прости меня, Лурдес Прости меня, сын. Нора, прости. Лучше бы меня вообще никогда не было».

Что-то внутри его твердило, что нужно бежать, но он развернулся и пошел обратно к часовне.

6

В часовне все было тихо. Свечи догорели.

Только Алан Фэйрклоф стоял над растерзанным трупом на алтаре. С низких балок свисали выпотрошенные тела горожан, которых Стоуни знал столько, сколько помнил себя.

— Ты должен осознать то, что эти люди были изначально обречены, — произнёс Фэйрклоф.

— Лучше заткнись, урод, — бросил Стоуни, подходя к алтарю. — Это была уловка, да? Я вернул Норе глаза, но вслед за этим выползло что-то гадкое. Я сделал что-то хорошее, а из хорошего получилось нечто ужасное.

Алан Фэйрклоф ничего не сказал.

Огненное существо мерцало внутри железного ящика за алтарем.

— Ты должен был бы спросить, — продолжал Стоуни, — почему оно позволяет держать себя в этом гробу, — из свинца, да? — привезенном из той самой пещеры, где его скрывали несколько столетий? Почему довольствуется столь жалким подношением, принимает эти пожертвования, подыгрывает вашему убогому пониманию религии, если в нем столько силы?

— Мы не имеем права задавать вопросы божеству, — заявил Фэйрклоф.