Ева положила руку ему на колено, толстое, как колода.

– Я выдержу. Что ты хотел услышать больше всего, как не добровольное согласие?

– Хотел услышать, что Бог меня простит. Хотел больше не знать сомнений, – Эдгар имел намерением сказать это твёрдо, но голос его плыл и плавился, точно масло на огне. – Нет, я не могу.

Девочка решила идти до конца.

– Я как второе твоё лицо. Если ты хочешь испытать на себе свои безумные идеи – используй меня. Я полностью могу тебе довериться. Как если бы ты был Иисусом.

Эдгар вздрогнул, как от удара. Темнота была – выколи глаз, но это движение не укрылось от Евы. Великан бросил повод и зажал уши руками.

– Не богохульствуй! Искорка, от которой вспыхнет кровля дома, я не стану тебя слушать!

Он кричал, и девочка почувствовала как все заготовленные, бережно вынашиваемые речи смываются потоком слёз.

– Не кричи! – сказала она. – Не кричи, пожалуйста…

Но великан не слышал. Он раскачивался из стороны в сторону, прижав ладони к ушным раковинам. Лошадь, почувствовавшая, что повод больше не сжимают ничьи руки, с лёгкой рыси перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась.

– Ты забыл уже, зачем меня подобрал, – сказала Ева, когда он опустил руки. Ей показалось, что великанский профиль сейчас покроется трещинами, словно статуя в заброшенном греческом городе. – Меня выгнали из дома, я пришла ночевать в сарай, где уже был ты. Ты сказал, что покажешь мне всю империю, земли, лежащие за её границей, сказочные земли с необычными людьми, которые разговаривают на курином языке. А я за это разверну всё, о чём ты думаешь, в другую сторону. Стану твоей мадам Женщиной. Теперь ты можешь забыть о мёртвых телах, забыть Мириама. Ты всё время ждёшь какого-то знака, а между тем малейшие знаки нарушают твои планы. Что ты всё время ищешь?

– Ищу того, что хочет Господь, – прохрипел Эдгар. В его горле клокотало так сильно, что Ева испугалась, как бы он не рухнул замертво прямо на месте.

Она охотно впускала в своё сердце беспокойство за Эдгара, мысли о грядущих днях (что же будет, когда они войдут в Константинополь и, переправившись через канал, углубятся в пустынные земли?), лицо Мириама, испуганное, жалкое, которое необычайно чётко отпечаталось на подкорке сознания – потому что боялась, что другого рода страх найдёт лазейку в её сознание. Липкий, скользкий страх за свою жизнь – не лезь сюда. «Уйди» – говорила ему Ева, как говорила когда-то крикам родителей и хриплому, птичьему голосу деда, когда они обсуждали судьбу своей младшей дочери и внучки. Задолго до того дня, как дед слёг с болезнью, и в их дом зашёл вместе со свежими весенними сумерками заезжий цирюльник.