Если я выпью весь остаток эликсира, то не знаю, на сколько хватит его действия, но для этой ночи точно будет достаточно. У меня дрожали колени, в памяти случались провалы – слабость разума и тела одолевала меня. Я поднял флягу и одним глотком осушил ее.

Какое-то мгновение я думал, что наступила смерть. Я никогда еще не принимал так много.

Небо и земля пошатнулись, и я почувствовал, будто разлетаюсь на миллионы дрожащих кусочков, словно лопнувший шар из хрупкой стали. Словно огонь, адское пламя, эликсир понесся по моим венам, и я стал великаном! Чудовищем! Сверхчеловеком!

Повернувшись, я зашагал к грозному тенистому входу. Плана у меня не было – я чувствовал, что он мне и не нужен. Будто пьяница, беспечно бредущий навстречу опасности, я шел к логову Скорпиона, осознавая свое абсолютное превосходство, всецело ощущая действие эликсира и уверенный, что даже древние звезды должны теперь расступаться передо мной.

О, не было еще на свете такого сверхчеловека, как я, властно постучавший той сырой и туманной ночью в дверь сорок восьмого дома в Сохо!

Я стукнул четыре раза – это был старый сигнал, по которому нас, рабов, впускали в комнату с идолом в притоне Юн Шату. В центре двери открылась щель, и из нее осторожно выглянули раскосые глаза. Когда меня узнали, глаза чуть расширились, а затем вновь злобно сузились.

– Эй, дурачина! – сердито воскликнул я. – Ты что, метки не видишь?

Я поднес руку к щели.

– Не узнаешь меня? Давай впускай уже, чтоб тебя!

Полагаю, добиться своего мне помогла сама дерзость. Конечно, к этому времени все рабы Скорпиона уже знали о предательстве Стивена Костигана, знали, что он был обречен на смерть. И само то, что я пришел сюда, навстречу року, как раз смутило азиата.

Дверь открылась, и я вошел. Человек, впустивший меня, оказался высоким, худощавым китайцем, которого я знал и раньше – он был одним из слуг Катулоса. Когда он закрыл за мной дверь, я увидел, что мы стояли в каком-то вестибюле, освещенном тусклой лампой, чьего света не было видно с улицы из-за того, что окна были плотно завешены. Китаец сверкнул на меня глазами, явно в нерешительности. Я смотрел на него, весь напряженный. Затем в его взгляде вспыхнуло подозрение, рука спряталась в рукаве. Но в то же мгновение я схватил его, и его тонкая шея сломалась у меня в руках, как гнилая ветка.

Опустив его безжизненное тело на толстый ковер, я прислушался: тишину ничто не нарушало. Крадучись, как волк, растопырив пальцы, словно когти, я прошмыгнул в ближайшую комнату. Она была обставлена в восточном стиле – диваны, ковры, вышитые золотом гобелены, – но людей внутри не оказалось. Я пересек ее и вышел в следующую. Свет мягко струился из свисающих с потолка кадильниц, а восточные ковры приглушали звуки шагов. Казалось, будто я пробирался по зачарованному замку.