Под деревьями боль вспыхнула с новой силой, вгрызлась изнутри в ребра, ключицу, нижнюю челюсть. Ощетинилось не желающее сдаваться сердце сотней стальных шипов, застучало оглушительно, отчаянно. Или то был дятел? Закружилась голова, зелень вокруг заухала, захлопала в широкие, поросшие мхом деревянные ладоши. Гаев стонал сквозь зубы, пытаясь удержать стремительно гаснущий свет, но не удержал и упал на траву.

IV. Щукин

IV. Щукин

Когда началась пальба, Щукин стоял у палисадника, любуясь цветами. Люпины, гвоздики, пионы – в Москве ни разу не доводилось ему видеть таких роскошных экземпляров. Крики, раздавшиеся ни с того ни с сего внутри дома, не на шутку встревожили его, а грянувшие следом выстрелы привели в ужас. Ноги сделались ватными, и он едва успел развернуться на месте к тому моменту, как Гаев появился на улице.

Слов, сказанных ему шурином, Щукин не разобрал – от грохота револьвера звенело в ушах – а когда тот пустился бежать, хотел было последовать за ним, но в последний момент простая и чертовски ясная мысль возникла перед его внутренним взором: а что если Гаев убил Зину? Что если Гаев убил его жену?

Потому он сорвался с места, но не стал догонять шурина, а нырнул в калитку, поднялся к распахнутой двери дома. Сразу за порогом лежал, вытянув руки по швам, старик в окровавленном зипуне. Голова мертвеца была запрокинута назад, и остекленевшие глаза сурово глядели на непрошеного гостя.

– Зина! – позвал Щукин в полумрак сеней, не решаясь перешагнуть через убитого. – Зиночка! Ты там?

Никто не отозвался. Только клубился под потолком медленно ползущий к выходу пороховой дым. Тогда Щукин обернулся, намереваясь спуститься, чтобы найти другой способ проникнуть в дом, но крыльцо уже оказалось окружено растопинцами, и глаза у них были такими же, как у покойника в сенях. Они схватили Щукина, стащили вниз, впившись крепкими крестьянскими пальцами в рукава и штанины его костюма, а когда известный московский артист попробовал вырваться, получил незлобивую, но мощную оплеуху, от которой конечности сразу обмякли и исчезла всякая воля к сопротивлению.

– Это не я! – в отчаянии запричитал Щукин. – Вы же видели, это Гаев! Я не знал, что он задумал, клянусь, и про пистолет не знал! Я даже ехать с ним сюда не хотел!

Хнычущего и дрожащего, его проволокли через улицу, затащили во двор дома напротив. Кто-то накинул ему на голову мешок, а следом посыпались удары. Били кулаками, ногами, поленьями, били без жестокости, но в полную силу. Ослепленный Щукин метался из стороны в сторону, скулил от боли, рыдал в голос, умолял о пощаде. В конце концов от него отстали, перед этим связав руки за спиной и тщательно обыскав. Забрали все: серебряные часы, портмоне с деньгами, перочинный нож, записную книжку, табакерку, завернутую в носовой платок. Даже ремень вытащили. Щукин остался лежать на жесткой земле, захлебываясь слезами и кровью из разбитой губы. Мешок на его голове пах сеном и гнилью.