– Был тут солдат, – сказал Анчутка. – В начале месяца нагрянул. Андрон, Козмин, кажись.

– Где жил? – напрягся Кержин.

– Да в трущобах. Гордился, что тысячу шпицрутенов выстоял.

Следователь присвистнул.

– За что порот?

– За кражу, вестимо.

– Лысый?

– Лысее лягухи. Но он как нагрянул, так и исчез. Дней десять как. Я думал, его Заячья топь засосала.

Анчутка нацедил себе водки и подправил стакан собеседника. Теперь Кержин выпил до дна.

«Кто кровь прольет человеческую, того кровь прольется рукою человека», – прочел он мысленно Бытие.

– Что за топь, Семен?

– Болота на западе. Там, сплетничают, деревня брошенная есть, а Андрон этот втемяшил себе, что в деревне клад зарыт. Вам, бгродие, надобно у Викулы поспрашивать. Он всем про деревню рассказывает. И солдатику рассказал.

– И где он, Викула твой?

– Знамо где. Он у Палашки квартирует. Но сумнительно, что солдатик с болот воротился.

Кержин поднялся из-за стола.

– Проведи.

Анчутка зевнул. За его плечом ощетинилось выцветшее рогатое Лихо.

– К чертоплешинам червонец.

– Будет.

Девчонка в спенсере перешептывалась с компаньоном, жестикулировала. У Кержина защемило сердце. На запястье девочки гнила ранка-фонтанель.