Наконец Энкиду сказал, как и много лет назад:

— Ах, Гильгамеш! Такого, как ты, больше нет в мире! Слава матери, родившей тебя!

Как будто рухнула плотина, и потоки живительной воды хлынули на иссохшие поля Двуречья.

И в этот момент облегчения и утешения Гильгамеш произнес слова, которые уже произносил прежде:

— Есть только один человек, который похож на меня. Только один.

— Нет, ведь Энлиль дал тебе царство.

— Но ты мой брат, — сказал Гильгамеш, и они рассмеялись, и отступили друг от друга, словно виделись впервые, и рассмеялись снова.

— Какая же глупость эта наша ссора! — воскликнул Энкиду.

— Действительно, какая глупость, брат.

— И в самом деле, зачем тебе нужны эти ружья и пистолеты?

— Мне-то что, если ты будешь забавляться этими игрушками!

— Да, конечно, брат.

— Ну да!

Гильгамеш огляделся. Все смотрели на них, открыв рот, — четверо партийных, Лавкрафт, Говард, Волосатый Человек, Кублай Хан, Хемингуэй, — все остолбенели от удивления. Только Швейцер сиял. Доктор подошел к друзьям и тихо сказал:

— Вы не ранили друг друга? Gut! Gut![44] Теперь уходите вместе. Сейчас же. Какое вам дело до Пресвитера Иоанна или до Мао и их междоусобиц? Это не ваша забота. Уходите из этих мест.

Энкиду ухмыльнулся:

— Что скажешь, брат? Мы снова будем охотиться вместе?

— Мы пройдем до конца Окраин и обратно. Вместе, ты и я.

— И мы будем охотиться с нашими луками и копьями?

Гильгамеш пожал плечами: