Я тоже закричал. Я вцепился в портьеры, чтобы не упасть в дверном проеме, потому что меня охватило оцепенение. Мои колени подогнулись. Я отчаянно пытался выпрямиться, но тело горело, и бутылка, которую я держал в руке, начала выскальзывать из пальцев. Я отчаянно пытался действовать, и сделал это. Пробежав вперед, пошатываясь, я обрушил бутылку вниз, колотя по мохнатым спинам зверей. На меня защелкали клыки, только что окрасившиеся кровью на ужасном пиру. Мои ободранные пальцы щупали пол. Я схватил револьвер и поднял его с места, куда тот упал. Меня словно охватило пламя, звери лаяли у ног, но я не смел расслабиться. Я развернулся и выстрелил, но не в эту кошмарную орду, а сквозь портьеры. Вспышка пламени оказалась кстати, вызвав возгорание ткани у дверного проема. Толпа обернулась и завыла. Войдин спрыгнул с алтаря, Мейбл и Дюбуа последовали за ним. Но револьвер удержал их. Пламя быстро распространялось — я молился, чтобы так все и продолжалось.

Пламя очищает. Я держал их на прицеле, в клубах дыма и нарастающем жаре. Они поняли моё намерение — уничтожить их в огне. Затем сквозь стену света я увидел, что они смотрят на меня как-то странно. И я ощутил дрожь ужаса от стрелы пламени, пронзившей мое тело, но пылающей не обычным огнем. Я почувствовал, как у меня ломаются кости, а потом, казалось, упал на колени. Я стал меньше ростом, покачиваясь на укороченных ногах и руках. Должен признаться, я стоял на четвереньках. Они рассмеялись, как будто что-то случилось приятное, и попытались перепрыгнуть через растущий барьер пламени. Но милостивая судьба была со мной, потому что внезапно огонь вспыхнул, когда дерево загорелось, и закружился по комнате, питаясь маслом, пролитым из жаровни.

Когда я повернулся, вопли ужаса потонули в трескучем море огня. Я развернулся на четвереньках и уставился на бутылку, все еще лежавшую у меня в ладони, бутылку, которую Блейн искал под столом, бутылку, из которой я пил. Бутылка с вином для шабаша! И ее сжимала не моя ладонь, а звериная лапа. Оккультисты смеялись, а я в онемении стоял на четвереньках. Я выпил ритуальное вино! Потом на четвереньках я пополз в зал, где увидел большое зеркало в холле, ярко освещенное пламенем позади меня, и посмотрел на свое отражение. Именно тогда я закричал — хотя то, что вырвалось из моего горла, не походило на крик. Ужасный звук был подтверждением того, что показало мне в отражении зеркало. Я выпрыгнул из горящего дома и отдался кошмару.

После Вальпургиевой ночи я не возвращался в дом Мейбл. Не знаю, как добрался до дома. От лагуны до Лос-Анджелеса далеко, но я смог это сделать. Человек не способен так далеко ни убежать, ни проползти на четвереньках. Я мог быть пьян или одурманен этим вином, но я сделал это. Потому что на следующее утро проснулся в своей каморке. Я оказался голым, усталым и потрясенно прочитал в газетах о доме, сгоревшем прошлой ночью в Лагуна-Бич. Но я был в человеческом обличье, и за это цеплялся мой рассудок. Хотел бы я убедить себя, что то вино было обычным.