— Не скажу, — теперь была очередь Юрия поддаться злобе. — Не знаю, что за эксперименты над людьми вы здесь ставите, но…

Он хотел закончить в духе Кале Блумквиста и мистера Бабочки: «Я докопаюсь до правды», но вместо этого в сердцах шлёпнул по деревянной столешнице ладонью, повернулся и пошёл к выходу.

— Лучше бы вы оставались в отеле, — сказал Пётр Петрович, когда Юра открыл внутреннюю дверь. Внешняя сотрясалась от порывов ветра. — Ночь — не время для прогулок. Даже мы, те, кто живёт тут с самого рождения, предпочитаем проводить это время суток в постели или на худой конец в кресле за чтением романа, тем более в такую погоду.

Юра взглянул ещё раз на трясущуюся дверь и робко спросил:

— Я могу одолжить один из ваших зонтов? Отсюда, с вешалки? Я был бы рад последовать совету, но мне нужно найти друга.

— Конечно. Будьте осторожны. Что бы вы там ни думали, я стараюсь заботиться о вас как о себе самом. Ночью по улицам бродят только те, кому уже некуда податься. Такие, кто никому уже не нужен. Даже самому себе.

В благожелательном напутствии особенно выделялось слово «никому». Ничего больше не говоря, Юра вышел под дождь.

2.

Он добрался до лесной опушки примерно за сорок минут, хотя был уверен, что направление выбрано правильно. Совсем недавно, добираясь до отеля, он затратил на тот же путь вполовину меньше времени. Шёл другой дорогой, но не сказать, чтобы та была сильно короче. Скорее, наоборот. Вспоминая своё слепое путешествие, Юра сам себе изумлялся: «Кто меня вёл?» Каждый переулок здесь ведёт не туда, куда ожидаешь, а ливень размывает всяческие границы между сном и явью. Будто огромная рука спустилась с неба, схватила его за воротник и повела самым кратчайшим путём, избегая сумасшедших бродяг и высокие бордюры, запнувшись о которые Юра мог бы растянуться на все свои метр восемьдесят три.

Сейчас, проходя под гудящими проводами и присматриваясь к флигелям и печным трубам странной формы, он чувствовал себя самым несчастным человеком на земле. Словно это он, а не престарелый детектив не может вернуться домой. Несмотря на толщину свитера, октябрь то и дело клал свои холодные ладони ему на поясницу. В канализации журчала вода, фонари неожиданно включались над головой и били белым холодным светом по глазам даже сквозь ткань зонта. Кости лестниц и балконов ужасали чудовищной геометрией. Несколько раз мужчина сворачивал с дороги, видя далеко впереди бредущие куда-то человеческие фигуры. Несколько раз ему мерещился собачий лай, и тогда Хорь резко останавливался, прислушивался, недоверчиво склоняя голову к правому плечу.