Но…Что я делаю? - жажда последнего кусочка впилась в неё, как медвежий капкан. - Я уже была в этом аду, и я не могу сделать это снова.
Но…Что я делаю?
Я уже была в этом аду, и я не могу сделать это снова.
Во второй раз она представила, как убивает себя; потом подумала:
Если я не соскочу, я сделаю это, я сделаю.
Если я не соскочу, я сделаю это, я сделаю.
Но как? В доме не было пистолета, и она не могла представить, как перережет себе горло, зная, что у неё не хватит смелости.
Подвал. Там была верёвка.
Подвал.
Вот как я это сделаю… ЕСЛИ я не смогу соскочить с этого дерьма.
Вот как я это сделаю… ЕСЛИ я не смогу соскочить с этого дерьма.
Но в сумке всё ещё оставался последний кусочек.
Это будет последний кусок, который я когда-либо курю, так или иначе.
Это будет последний кусок, который я когда-либо курю, так или иначе.
Она решила пойти в поле, покурить там, а потом забросить трубку глубоко в траву.
Она была уже за дверью. Крадучись пересекла двор, потом дорогу. Широкая тропинка в поле, казалось, втягивала её в себя так же, как она вскоре втягивала дым через трубу. Она шла быстро, стараясь не думать.
Последний кусочек, последний кусочек, последний кусочек.
Последний кусочек, последний кусочек, последний кусочек.
Она прошла четверть мили по полю, не осознавая этого. Пальцами одной руки она потёрла крестик, пальцами другой - сумку.
Убедись, что здесь нет рабочих, - наконец сказала ей паранойя.