Он оттопырил два пальца на правой руке — количество пуль, оставшихся в пистолете.

Одна для него, одна для меня.

Только тогда, оказавшись перед лицом собственной неизбежной смерти, Моргравия осознала, как быстро бьется ее сердце. Оно гремело, словно голос божества.

Она крепкой хваткой взяла пистолет.

Скрежет и хрипы приблизились к зеву туннеля, и в мутной черноте снаружи начали проступать силуэты.

Прицелившись в окровавленное лицо Ошанти, она увидела в его закрывающихся глазах облегчение. Сдерживаемый в легких воздух стал просачиваться наружу, как будто медленно сдувался воздушный шар.

Действуя не осмысленно, а рефлекторно, Моргравия подняла прицел выше и выстрелила во вход в туннель. Пистолет грохнул так громко, что на несколько секунд заглушил стук сердца. Она попала во что–то во мраке. В неуклюжую тварь — массивную, горячую, дышащую тварь, которую сопровождала вонь меди и холодного, мертвого мяса. Та упала назад, или так ей показалось, настолько плохо было со светом. Тени разорвал очередной пронзительный вопль. Боли? Смерти? Она надеялась, что это смерть.

Ошанти открыл глаза. Он ожидал, что пистолетный выстрел возвестит о его конце, и теперь, когда этого не произошло, явно пытался понять причину. У Моргравии имелся для него лишь один ответ, и это был скверный ответ, за который она себя ненавидела.

— Мне жаль… — выговорила она, до последней крупицы принимая на себя страх и злость в желтушных глазах Ошанти, и побежала.

Скребущие звуки последовали за ней, став более частыми и исступленными. Они прервались ровно настолько, чтобы Ошанти закричал.

Моргравия старалась не представлять себе последующее раздирание сырого мяса. Она наполовину бежала, наполовину ковыляла по сточной трубе. Та соединялась с туннелем, подземной канализацией, обслуживавшей факторумы и жилые блоки основного улья. Она бежала, а под ногами хлюпала жижа из дерьма и промышленных отходов. От этого ее тошнило, но она не могла остановиться. Чем бы они ни были, они приближались. Колышущиеся огромные тени торопились за ней по пятам, повторяющийся скрежет напоминал непрекращающийся крик.

Моргравия не бросала пистолет. Оставался один заряд. Она знала, что не потратит его на себя. Этого ей не позволял то ли инстинкт самосохранения, то ли просто отвратительная трусость. Она сжимала практически бесполезный кусок металла, держа его в руке, как измученный жаждой человек держит чашку с водой посреди бескрайней пустыни. А затем она почувствовала, как под ней что–то подается под тихий хруст проржавевших сточных труб и рвущегося металла. Ощущение было такое, словно она в темноте вышла на лестницу, о существовании которой не знала. Ее охватило мимолетное, но сводящее желудок головокружение, и она свалилась, с криком падая во мраке, пока не врезалась в грязную воду. Холод пронзил ее, вышибая воздух из легких, вгоняя иголки в нервные окончания, и она запаниковала.