Перешагнув порог, Рэнкин вздрогнул, охваченный стыдом, и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Он словно наяву видел Джули, с ее обычной язвительной миной, слышал, как наверху возятся Эдриен и Фелисити, разбрасывая кубики по лестничной площадке.

"Ты что же, думал, я так вот и буду жить?" — вспоминались раздраженные вопросы, на которые он уже давно не пытался ответить. — Ты помешался на вере, такой же фальшивой, как ты сам, Саймон. Думаешь, я мечтаю, чтобы мои дети выросли иезуитами, да? Чтобы они всю жизнь тряслись от страха перед этой нелепой выдумкой — всевидящим оком Боженьки?"

Эти вечные гибельные вопросы, еще более мучительные с тех пор, как Рим наконец нехотя удовлетворил прошение Саймона об освобождении от обетов. Тогда он тоже спасся бегством — совсем как этой ночью.

"Господи, какая я была дура! — она поджала губы, рыжевато-каштановые волосы, до Рождества бывшие черными, метались по плечам в ритме нарастающей злости. — Ты меня обманул, заставил поверить, что все бросил ради меня. Ты лжешь, Саймон. Ты ушел от иезуитов, но забрал с собой все свои дурацкие суеверья и теории. Тебе надо было создать свою пресвитерскую, вести в одиночку бессмысленный крестовый поход, выставить на посмешище перед соседями и себя, и меня. Ты хочешь, чтобы мы были нищими. И твоя проклятая церковь, и ты сам — такое же зло, как те грехи, что ты замаливаешь. Ты ханжа!"

Сперва он пытался возражать. Господи, ведь масса доводов находилась — теперь все они кажутся пустыми. Он почти поверил в ее правоту.

"Так вот, я ухожу от тебя, — голос Джули срывался на визг. — У меня есть другой. Собственно говоря, он появился еще до Рождества". Значит, тогда она и выкрасила волосы.

Саймон Рэнкин не был знаком с Джеральдом, только видел его издали. Красивый, загорелый, богатый — последнее оказалось для Джули решающим. Мирские блага: большой дом, большой автомобиль. Саймон все же надеялся, что она передумает, — надеялся до того дня, когда Джули принялась паковать вещи: свои, детей и — как он хватился позже — кое-что из его собственных.

"И вот еще что, — последний удар на прощание, когда чемоданы уже стояли в холле. — Не думай, что детям нужен охотник за привидениями вместо отца!"

Это задело и огорчило его больше, чем все предыдущее. "Я экзорцист! — гордо заявил Саймон. — Все религии нуждаются в таком служении. Сам Всевышний наделяет избранника властью, требующей всего его естества — разума, плоти и духа. Я каждодневно воздаю хвалу Господу за то, что он избрал меня орудием своего промысла".

"Дурак несчастный! — ядовито бросила она. — Ты и вправду тронулся. Слава Богу, я забираю детей отсюда в нормальный дом".