III
III
За четверть часа до полуночи, надев тяжелое свободное пальто и легкие спортивные туфли, я крадучись вышел из своей комнаты. На лестничной площадке, возле двери доктора, прислушался: все тихо, дом погружен в кромешную тьму, ни проблеска света под чьей-либо дверью, только из конца коридора, где помещалась комната мисс Рэгги, слышались слабые звуки смеха и бессвязный лепет, что, естественно, отнюдь не успокоило мои взвинченные нервы. Быстро миновав прихожую, я вышел через парадную дверь в ночную темноту.
Упоительно свежий, с острым холодком воздух был напоен ночными ароматами, в небе сверкали мириады свеч, чуть колыхаясь, вздыхали верхушки сосен. Зрелище необъятного ночного неба на миг взбодрило мою кровь, ибо яркие, бесстрастные звезды вселяют мужество, но едва я завернул за угол и тихо пошел по дорожке, усыпанной гравием, как сердце у меня снова упало. Над траурными султанами Двенадцатиакровой плантации только-только показался неровный желтый полукруг луны: царица ночи взирала на нас так внимательно, как будто призвана была следить за исполнением предначертаний рока. Среди поднимающихся от земли испарений ее бледный лик выглядел до странности незнакомым, почти утратившим свое обычное выражение снисходительного презрения. Опустив глаза и держась в тени ограды, я направился к условленному месту.
Прачечная, как я уже упоминал, стояла в стороне от дома и усадебных построек, позади теснились лавровые рощи, с другой стороны примыкал огород, откуда доносился сильный запах удобренной почвы и овощей. Тени заколдованного леса, сильно удлиненные восходящей луной, достигали ее стен и ложились темным покровом на каменные черепицы крыши. Все мои чувства были настолько обострены, что я, вероятно, мог бы заполнить целую главу описанием бесконечных мелких подробностей — теней, запахов, звуков, — необычайно четко запечатлевшихся в моем сознании за те несколько секунд, что мне пришлось стоять перед закрытой деревянной дверью.
Затем я заметил, как в лунном свете кто-то двигается в мою сторону, и чуть погодя ко мне быстро и бесшумно присоединился Джон Сайленс; он был без пальто и с непокрытой головой. Его глаза горели с пронзительной яркостью, а бледное лицо буквально светилось во тьме.
Он знаком велел мне следовать за ним, распахнул дверь и вошел внутрь.
В прачечной было холодно, как в подвале. И от кирпичного пола, и от побеленных стен в пятнах сырости и дыма исходила промозглая морось. Прямо перед нами зиял огромный черный зев печи; в топке все еще лежали груды древесного пепла; по обеим сторонам выступающей вперед дымовой трубы утопали глубокие ниши для больших котлов, в которых кипятили одежду. На крышках этих котлов стояли две небольшие керосиновые лампы с красными абажурами — единственный источник света во всей прачечной. Прямо перед печью был установлен круглый столик с тремя стульями, узкие щелевидные окна смутно высвечивали полускрытые среди теней стропила, а над ними вздымались своды потолка. Мрачная и непривлекательная, несмотря на красное освещение, прачечная походила на заброшенную, без скамей и без кафедры, молельню; будничное предназначение этого неприглядного места никак не совмещалось с той мистической целью, которая привела нас сюда.