Это было похоже на правду. Может, коротышка просто топит в коньяке свои печали?

– Он был джентльменом… – сказал Солель, рассеянно блуждая глазами по улице. Через запотевшее окно кафе можно было видеть, как парижане храбро борются с очередной яростной метелью, тщетно стараясь сохранить свою осанку и свое достоинство в зубах бури.

– Джентльменом… – снова повторил он.

– А девушка?

– Она была прелестна, и он был влюблен в нее. Конечно, у нее были и другие поклонники. Женщины ее типа…

– Ревнивые поклонники?

– Кто знает?

Опять: кто знает? Все повисло в воздухе, точно пожатие плечами. Кто знает… кто знает… Луис начал понимать страсть инспектора к истине. Потому что впервые за десять лет он поставил себе жизненную цель: пробиться через все эти, висящие в воздухе, безразличные «кто знает?» и выяснить, что же случилось в комнате на улице Мортир. Не приблизительно, не с художественной точки зрения, но истину, полную, непререкаемую истину.

– Вы не помните никакого конкретного человека, который ухаживал бы за ней? – спросил он.

Солель усмехнулся. В его нижней челюсти торчало только два зуба.

– О, да. Был один.

– Кто?

– Я так и не узнал его имени. Крупный мужчина: я видел его вне дома три или четыре раза. Хоть от него так пахло, что можно было подумать…

По его выражению лица можно было безошибочно понять, что этот мужчина был гомосексуалистом. Поднятые брови и оттопыренные губы делали его вид двусмысленным даже под этими мощными линзами.

– От него как-то пахло?

– О, да.

– Чем?

– Духами, Луис. Духами.

Где-то в Париже был человек, который знал эту девушку, возлюбленную Филиппа. Он не смог совладать со своим ревнивым гневом. В приступе такого неконтролируемого гнева он ворвался в квартиру Филиппа и разделался с девушкой. Похоже, все было ясно.

Где-то в Париже.