– «Они шевелятся», – это она мне сказала, сынок, когда я так глубоко опустилась в первый раз. Мэдди ее звали, Мэдди Гросс. Я тебе говорила это? Финн?

«Джесс чувствовала себя такой хрупкой и испуганной, оказавшись на той глубине в первый и последний раз, но Мэдди напугалась куда больше. В луче своего фонарика Джесс увидела лицо девчонки в красных ботинках, которую заманила в карьер, и поняла, что Мэдди была и оставалась ребенком. Такая юная.

Девчонка, Мэдди, тоже видела в той палате, на стенах, движение.

Все произошло так давно, но Джесс до сих пор помнила свою усталость и похмелье. Ее разум помутился – она уже давно принимала и курила всякое, как и остальные на ферме. Джесс была открыта зову тьмы, и уголком глаза, там, где свет фонаря становился слабее, на разрисованной каменной стене, она заметила движение, похожее на шевеление тела под простыней, – дрожь, рябь.

– Пойдем назад, – сказала та девчонка, глядя на фонарь.

Но Джесс, невзирая даже на неестественные движения в палате и на испуг юной Мэдди, продолжала ненавидеть эту хорошенькую дурочку – настолько свежа была рана от предательства. А воспоминание, как та вернулась в поле к их костру, вся румяная после того, как Тони поимел ее в их доме, только сильнее эту рану разбередило.

Ненависть вспыхнула в Джесс древним зеленым пламенем, словно в глупой ревнивой крестьянке из старых песен, что Тони так любил. Джесс уже вошла в красноту, хотя тогда еще этого не знала и видела все по-другому.