– Не смейся. Улыбнись лучше.

– Ладно.

Одноклассники с аппетитным хрустом доедали печенья, насыпанные в неглубокую фарфоровую вазу, и уже затевали безобидные шалости. Родители налаживали общение с учительницей. Она перенюхала все вручённые цветы, обёрнутые сетками и лентами, убрала под стол вазу с мелкими крошками и теперь трудно держалась на высоких ногах. На шее её выступали красные пятна, волосы были нелепо всклокочены сзади.

Я подсел за третью парту к молчаливому презабавному мальчику. Он сосал конфету и листал розовыми пальчиками насыщенную памятку. Мне уж очень хотелось знать, почему этого мальчика никто не приглашал поиграть в тканевом домике.

– Ты кто? – спросил я.

– Человек, – ответил мальчик.

– Это понятно. Как зовут?

– Серёжа.

– Серёжа! Очень приятно. А что у тебя за конфета? Можно и мне такую? – спросил я вежливо.

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Я не доверяю незнакомцам. Ты для меня незнакомец, – ответил Серёжа и, ленивым движением закрыв памятку, повернулся к расходящимся угрюмым тучам, между которыми виднелись обрывочки сероватой лазури. Кружась, взволнованно щебеча и тускло блестя бархатными и замызганными перьями на свету, пролетали редкие сизые, чёрные, синие, палевые и шоколадные голуби.

– А если мы будем знакомы? Я – Паша! Вот и познакомились. Почему ты сидишь один?

Серёжа вынул из клетчатого карманчика конфету и, повернувшись, положил её на правую половину парты.

Я коротко выдохнул и спрятал конфету в ладошке.

– Ну вот, вот твоя конфета, знакомец. Апельсиновая, между прочим, последняя. А сижу, потому что хочу. А ты почему сидишь? Я тебя не приглашал.

– Потому что больше не к кому сесть. Все веселятся стоя, – сказал я, смутился и, развернув конфету, с удовольствием полизал её, смакуя сладко-кислый вкус, и разгрыз, чудом не обломав оставшиеся молочные зубы.

Серёжа сидел молча, пока я не раскрыл насыщенную памятку.

– Так, посмотрим.

– Что смотреть? Надо делать!