– Подождите… – женский голос. – Вы Глеб Константинович Захаров? Тот самый?

– Тот самый, – сухо подтвердил папа. – У меня тоже есть бумаги, знаете ли. Разойдемся с миром, да? И чтобы я больше никого из вас тут не видел.

– Глеб Константинович… – мужской голос изменился, стал как будто мягче, испуганнее. – Мы ничего чужого не брали, только осматривали местность. Вот смотрите шеврон. Армия России. Сами понимаете, время напряженное, эти мрази языкастые откуда угодно вылезти могут. Приходится ночами бродить. Не держите зла. Мы же не знали, чей это дом. На заборе, так сказать, не написано. Какао допьём и свалим на здоровье. Вы нам даже помогли немного, время не будем тратить здесь. Сами небось уже давно зачистили.

Игнату всё ещё было страшно, хотя ничего такого, вроде бы, не происходило. Но он чувствовал, что эти люди у костра нарушили мир в лесу, покой в доме, нарушили ставшую привычной тишину. Если пришли эти – значит могут прийти и другие. Как бы родители ни говорили о том, что деревенька заброшена, дороги размыты, но люди – чужие люди – доберутся куда угодно, хоть до края света… От страха его стала бить крупная дрожь. Игнат зажал рот, чтобы не клацали зубы.

– Допивайте, – кратко сказал папа.

Он так и стоял с ружьем бесконечно долго, наблюдая, как люди у костра торопливо и в молчании допивают какао, передавая жестяную кружку друг другу, закусывают хрустящим подсушенных хлебом. Кто-то из них поднялся, опрокинул на костёр ведро воды. Побеспокоенное пламя заметалось и переродилось в дым, который тут же утонул в стремительно наступившей темноте.

Несколько секунд Игнат ничего больше не видел, кроме серо-тёмного мира, в котором на сетчатке глаз отпечатались умирающие всполохи огня. Потом проступили силуэты. Показалось, что они обступили папу – сейчас нападут, повалят на землю, убьют. Но сиплый мужской голос сказал:

– Доброго времени, Глеб Константинович. Благодарим за то, что вы сделали. Ну, в общем…

Тени ушли, ещё какое-то время нарушая тишину леса хрустом и шелестом веток. Папа в одно мгновение осунулся, стал меньше, обратился из яростного духа леса в того самого человека, который слушает в машине про девочку синеглазую и жёлтые тюльпаны. Он опустился на корточки, положив ружьё, сцепил руки в замок, уткнулся в них лбом.

Игнат не удержался, подошёл. Нарочно наступил на сухую ветку, привлекая внимание. Папа вздрогнул, но тут же узнал.

– Ты здесь… сказал же, сиди дома.

– Я фонарик с собой взял, – неуверенно произнёс Игнат. – С фонариком не так страшно.

– Верю, но ты зря нарушил правила, – папа помолчал, растирая кулаком щетину на щеке. – Вернемся, почистишь мысли. Тремя молитвами. У себя в комнате, сечёшь? Я проверю.