Разбитый борт судна уже привели под ветер. Бушующий океан визгливо смеялся. Где сейчас волна-убийца? Накатывает на айсберги – и те, потеряв центр тяжести, медленно падают, переворачиваются, и над кипящей воронкой вздымается подточенная течениями подводная часть…

В рубке были капитан, старпом, стармех, помполит, пожарный помощник… Все мокрые и возбужденные.

Я пробрался к старпому.

– Как-как? – огрызнулся тот, но тут же выговорился: – Сначала на радаре длинно засветило, подумал, снежный заряд, потому что быстро шел, а потом стали валиться на бок, и тогда скумекал, что за тварь к нам пожаловала, да что уже сделаешь, даже на руль крикнуть не успел… Приложило так, едва схватился и болтался колбаской, пока не прошла…

В рубку набилось еще народу, некоторые – в чем мать родила, скользкие и красные, какие-то бесполые. Люди, не имеющие отношения к судоходству и этому миру.

– Вот! Пошли вон! – заорал штурман.

Я спустился в столовую, где продрогших людей отпаивали горячим.

* * *

23–25 марта

Волну-убийцу, шарахнувшую гребнем в середину надстройки, не пережили трое. Начальника экспедиции обезглавило переборкой. Матроса задавило спасательным вельботом (волна сломала шлюпбалки). Гидрохимик захлебнулся в своей каюте; когда попытались его поднять – распался на куски.

Голову начальника экспедиции нашли на кухне – в тазу для отходов.

В первом классе выбило половину окон. Двадцать пять человек остались без кают – их подселили к администраторам и комсоставу. Не хватило места мне и гляциологу. Перебрались в каюту, в которой везли вещи погибших летчиков и зимовщиков. Свалили в угол свои мокрые пожитки. Сборник Павлова каким-то чудом остался сухим: я нашел его плавающим на сломанной столешнице и держал теперь при себе, под тулупом. Бортпроводница застелила койки чистым бельем.

Не до сантиментов, но я что-то слышу по ночам. Какой-то глухой стон, будто доносящийся издалека. Крик. Шепот. Просыпаюсь и смотрю на баулы с вещами мертвецов под койкой соседа и в углу. Иногда – в безвременье – замечаю, что они изменили положение. Вижу, как они шевелятся. Может, тараканы?

Гляциолог молится. Часто прикладывается к бутылке.

* * *

Начал новый рассказ. «В зените отчаянья».

Неудобно писать кровью.

В глубинах судна плодится тьма. Электромеханик собирает из радиоприемников что-то похожее на оконную раму. Говорит: чтобы вернуться обратно.

* * *