Витя послюнил указательный палец и ткнул им вверх.

— В самый раз ветерок, — сказал он. — Ни больше ни меньше. Бля буду, сюда зверь придет. И мы ему… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

— Сожрет Пирата — голыми руками словлю и яйца на уши намотаю, — сообщил, ни к кому не обращаясь конкретно, Муромский.

— Это если он кобель, — ввернул Витя. — А если сука?

— Тогда п…ду на нос натяну! — Муромский невесело хохотнул.

— Ну ладно, братка, ни пуха, — Юра хлопнул Витю по плечу и тяжело утопал вдоль околицы.

— К черту тебя, брательник! Эй, Андрюха, давай за мной.

Быстро темнело. Ополчение разошлось по номерам, и Лузгин уже через несколько минут понял, что расположение соседей знает, но самих людей не видит.

— Курить завязывай, милок! — прикрикнул на кого-то Сеня.

— Начальник, бля, нашелся, — ответили ему. — Не ссы, бычкую.

Витя сел прямо на землю под ивовым кустом, поставил ружье между колен торчком и сказал:

— А покурить-то совсем не лишне, пока можно еще.

Лузгин уселся рядом. Земля, прогревшаяся за день, оказалась приятно теплой, хоть засни тут.

Пират снова тявкнул, потом взвыл. Получалось у него вполне отвратительно.

— Никак судьбу чует! — произнес Витя невнятно, жуя папиросный мундштук.

Лузгин тоже решил закурить, осторожно щелкнул зажигалкой и упрятал огонек сигареты в ладонь. Табак показался вкуснее обычного. Сказывался зашишевский воздух. На этом воздухе и курилось по-особому, и пилось, и елось, и еще множество приятных вещей обретало неожиданные свойства, и хотелось всего побольше, желательно сразу. Лузгин однажды в Зашишевье неделю пропьянствовал и выглядел потом как огурчик. А в Москве он после трехдневного загула лежал пластом.

Из села Пирату ответила сначала одна псина, вскоре подключилась вторая.

— Всю жизнь интересуюсь, это они переговариваются, или как, — пробормотал Витя. — А может, поют?

— Или как. Если, конечно, верить зоологам.

— Видели мы тех зоологов, — сказал Витя. — Ну их в жопу. Чистые упыри. Хотя ничего ребята, обходительные, вот только…