Пришла смерть. Дифин со своим новорожденным детенышем плыла среди леса шлангов. Знание математики, которое она применяла для возведения городов, позволяло ей вычислить, сколько доноров семени остается на текущий момент после откачивания одним шлангом, но знать такую статистику она не хотела. Сады, город, племя — все приговорили к смерти хладнокровные палачи. Детеныш простодушно плавал между шлангами, не понимая страшной реальности. При виде такой слепой наивности в разгар бойни внутри у Дифин что-то треснуло, заставив ее страдальчески забиться и заскулить. Агрессия была злом, похороненным в давнишних преданиях о войне, из-за которой у племени помимо прочих естественных средств защиты развились волокна со сферами, но в душе Дифин разверзлась огненная пропасть, и неистовые, бешеные приливы воззвали к ней. Ее вопль превратился в песнь ярости, в настойчивое гудение набата — а потом она кинулась вперед и вцепилась в ближайший шланг. Он оказался слишком крепким, чтобы разорвать, но это лишь разожгло ее ярость. Серповидная щель рта раскрылась, плоские зубы вегетарианки сомкнулись на шланге и впились в него. Дифин объял стыд, страдание, но песня ярости придавала ей сил. Шланг разорвался, из него хлынули доноры семени; они закружились вокруг Дифин и поплыли вниз, назад в долину. Следующий шланг дался легче, третий — еще легче. Из разрывов хлынул ураган осеменителей.

И сквозь этот ураган Дифин разглядела двоих сородичей, которые реяли над ней, со смесью ужаса и нового осознания цели наблюдая за происходящим. Они медлили, готовые совершить святотатство. Когда песня Дифин набрала силу, они двинулись вперед и присоединились к ее занятию.

От города приплыло темное облако. Несомые мысленным оком, Том и Джесси увидели его так же, как видела Дифин: тысячи откликнувшихся на почти забытую песню сородичей. При виде насилия многие остановились, не в состоянии отдаться агрессии, но множество других с бешенством набросились на шланги. Смена времен: новые машины, новые шланги тянутся с поверхности, их стало больше, они вонзаются в сердце планеты, однако рои сородичей Дифин следуют за ее песней — вихрь кровоточащей, пронзительной, как крик, ярости.

Наконец, на поле битвы воцарилось молчание. Течение колыхало порванные шланги.

Но затишье было кратким: кошмар только начинался. Мысленное око моргнуло — и Тома с Джесси до костей проняла дрожь. С темной поверхности спустились четыре вращающихся металлических сферы. Они рыскали над городом, испуская подобные усиленным в миллион раз земным раскатам грома звуковые удары. Стены и башни дрожали и трескались, разрушаясь под ударными волнами, город сминался, в обломках, крутясь, носились тела убитых и раненых. Детеныша Дифин оторвало от нее. Она потянулась за ним, промахнулась и увидела, как детеныш, повинуясь инстинкту, в мерцании сжимающихся органов и плоти прячется в свою жизнеспору. Спора уплыла прочь, смешавшись с сотнями иных, толкавшихся в свирепых волнах приливов. Из мрака на Дифин вылетел кусок зубчатой стены. Раздался треск энергетического разряда, тело и внутренности судорожно сжались, кожа задымилась, органы слились в небольшой шарик, брызжущий электрическими импульсами, а в следующее мгновение не осталось ничего, кроме черной сферы, которая ударилась в обломок стены и рикошетом отлетела в сторону.