Игра в шахматы для церковных чинов одно время действительно не приветствовалась, что зафиксировано, например, в «апостольских заповедях» Паисиевского сборника, но этот документ относится к рубежу XIV–XV веков, то есть – ко времени за чуть ли не два века до эпохи Ивана IV. Во времена же Ивана IV шахматы были любимы не только царём, но и боярами, и вообще многими.
Не далеко ушли от Даниила Аля и другие «либеральные» «историки»… Они привычно клеят к образу Грозного ярлык «тиран», хотя должны бы знать, что таким в своих политических целях хотел видеть русского царя Запад, и что венский дипломат Герберштейн определял как «тирана» уже отца Ивана – Василия III Ивановича, которого Западу тоже любить было не за что…
Как уж расписано якобы пристрастие царя Ивана к колдунам, гадалкам, астрологам и т. д., но вот Карамзин, подводя итоги царствования Ивана Грозного, отмечал, например, что вводимое при Иване «церковное законодательство принадлежит царю более, нежели духовенству: он мыслил и советовал; оно только следовало его указаниям». «Слог, – писал Карамзин, – достоин удивления своею чистотою и ясностию».
Карамзин приводит главы церковных уставов Собора 1551 года, и 12-я глава гласит: «Духовенство обязано искоренять языческие и всякие гнусные обыкновения. Например, когда истец с ответчиком готовятся в суде к бою, тогда являются волхвы, смотрят на звёзды, гадают в какие-то
Это ведь оценки и царя!
И если Иван в молодости не был суеверен, то обстоятельства многотрудной жизни, столкнувшей его с бездной людского цинизма, вряд ли подтолкнули его к тому, что он сам же и осуждал…
Как ни странно, но сильный импульс к положительной переоценке Грозного дал не профессиональный историк, а уже немолодой писатель из Горького Валентин Костылев (1884–1950). Начав писать ещё в начале ХХ века, он потом надолго замолчал, а с 30-х годов увлёкся темой русской истории. 19 марта 1941 года Костылев опубликовал в газете «Известия» «Литературные заметки» о Грозном, где критиковал историков, которые «не стеснялись “вешать собак” на Ивана IV», и замечал, что «не надо быть очень большим знатоком истории», чтобы усомниться в том, что Иван мог быть «полусумасшедшим, зверем, самодуром», если государство при нём «настолько выросло и окрепло, что впоследствии ни “смута”, ни польская интервенция, ни самозванцы не смогли поколебать и умалить его могущества». Костылев несколько увлекался, но в основе своей его мысль была не только проста и логична, но и исторична.