Над капитаном стоял еще более жестокий варвар; это был его работодатель, торговец, с которым Кларксон вел смертный бой. Он обратился в своих «Рассуждениях» ко всей общественности кроме «работорговцев», которые даже попытались его убить. Именно они были скрытыми агентами, стоящими за «Бруксом», создателями инструмента пытки. Они придумали и построили суда, они были окончательными архитекторами общественного строя, они были организаторами торговли и получали прибыль от этого варварства [518].

Жестокость торговца была двоякой: практической и теоретической. И то и другое было существенным для производства товарных «рабов» для глобального рынка труда на работорговом судне. Насилие порабощения и насилие абстракции развивались вместе и укрепляли друг друга. Чем больше тел попадало в рабство, перевозилось и подвергалось эксплуатации, тем лучше торговцы умели вычислять короткие и долгосрочные трудовые потребности и измерять и регулировать межнациональный поток трудовой силы с помощью работорговых судов для плантаций, рынков и для всей системы атлантического капитализма [519].

Гениальность изображения «Брукса» заключалась в том, чтобы проиллюстрировать — вместе с критическим анализом — оба вида насилия, придав им зловещий индустриальный оттенок. В этом образе было то, что шотландский аболиционист назвал «строгой экономией», так как «на судне не оставалось ни одного места, которое не было занято». Такой подход предполагал тщательно разработанное массовое производство тел и преднамеренное, систематическое уничтожение индивидуальной личности. Изображение насилия и террора давало представление о варварской логике и холодном, рациональном менталитете торговца — процесс, в котором люди превращались в собственность, рабочая сила — в вещь, товар, лишенный всех этических норм.

В беспокойную эру перехода от морали к политической концепции экономики «Брукс» представлял кошмарный итог этого процесса. Это была новая, современная экономическая система во всей ее ужасающей наготе, капитализм без набедренной повязки, как отметил Уолтер Родни. Иначе не было другой причины назвать «Брукс» «выдающимся кораблем». Он был сам по себе концентрацией капитала, и он раскрывал капиталистические представления о мире и о том, каким он должен быть. [520].

Превращение людей в собственность вызывало не только социальную смерть, но также и смерть физическую, которая происходила на работорговом судне — даже при том, что торговцы и капитаны попытались сохранить жизни рабов, чтобы продать их в Америке, а жизни моряков — ради рабочей силы и безопасности. Даже в этом случае торговцы заранее предусматривали смерть при планировании каждого рейса. Рабы и моряки умирали, но они были просто нейтральными эмпирическими фактами деловой жизни. Современные военные мыслители назвали бы эти смертельные случаи «косвенным ущербом»; для торговцев и капитанов они были «убытком» груза и рабочей силы. Не случайно, как отмечали исследователи, «Брукс» был изображен похожим на гроб [521].