Годунов отказался и теперь, но это была уже скорее дань русским традициям, согласно которым перед согласием полагалось долго смущаться и отнекиваться.

В городе три дня шли молебны о том, чтоб Господь смягчил упорство Бориса. Пошли крестным ходом к монастырю, но Годунов не согласился и на второй раз. Просить полагалось троекратно.

Наконец, 21 февраля перед Новодевичьим собрали (а может быть, согнали) огромную толпу, Иов торжественно принес чудотворную икону и стал грозить Борису, если тот не прекратит упрямиться, отлучением от церкви. За стенами громко стенал и рыдал народ – злые языки рассказывали, что за должным изъявлением всеобщей скорби следили специальные приставы, по чьему приказу все повалились на колени и завопили еще громче, когда царица подошла к окну кельи. Тут, согласно официальной версии, сердце Ирины-Александры дрогнуло, и она присоединилась к просящим. Годунов, тоже разрыдавшись, покорился Божьей и народной воле.

После нескольких дней, которые полагалось провести в благочестивых молитвах, 25 февраля 1598 года Годунов торжественно вернулся в Москву.

Смысл – с точки зрения потомков – неприличного и насквозь фальшивого лицедейства с «выборами» был гораздо глубже, чем может показаться.

Как уже было сказано, Годунов очень хорошо понимал, что без сакрализации власти самодержавие существовать не может. Законному наследнику статус «помазанника Божия» доставался по праву рождения, то есть «от Господа». У Бориса подобной мистической опоры не было, поэтому понадобилась легитимизация иного рода – юридическая, для чего и созвали земский собор. Но не хватило и этого. Раз нельзя было стать царем «от Бога», пришлось стать царем «от народа». Вот зачем был нужен спектакль с огромной массовкой, просьбами, рыданиями и многократными демонстрациями скромности. Годунов занял трон на весьма необычном для той эпохи основании – «по воле народа». (Мы увидим, насколько хрупок и ненадежен оказался этот «мандат»).

Вся история с «избранием» Годунова на царство, по сути дела, являлась замечательно разработанной и проведенной политтехнологической операцией, тем более удивительной, что учиться Борису было не у кого – все приемы он изобретал сам, впервые. Операцию эту, отнюдь не закончившуюся 25 февраля, можно разделить на несколько этапов. На первом нужно было вызвать у бояр и в народе панику отъездом царицы и правителя в монастырь, то есть сымитировать кризис власти, которого на самом деле не было: все приказы и ведомства работали, как обычно. Это была подготовка общественного мнения к идее об апелляции к Борису. Использовались безошибочные в нервной общественной ситуации доводы: «коней на переправе не меняют», «от добра добра не ищут», «не вышло бы хуже» и прочее. Чем упорнее отказывался Борис, тем сильнее становился всеобщий страх перед утратой стабильности и нарушением привычного порядка вещей. Затем возникла инициатива с земским собором, на которую все охотно согласились, потому что был это выход из зашедшей в тупик ситуации. Делегаты на судьбоносную ассамблею хоть и назывались «выборными», но не выбирались, а отбирались – явно не произвольным образом. Это тоже новация, которой в России будет суждена долгая жизнь. Иностранные очевидцы рассказывают, что и Борис, и его сестра в траурный сорокадневный период не сидели сложа руки, а тайно встречались с представителями разных сословий, рассылали гонцов по городам; Иов тем временем «обрабатывал» иерархов. Земский собор и «хождения» москвичей к Новодевичьему монастырю обеспечили Борису юридическую и «общественную» легитимизацию, но вряд ли произвели впечатление на аристократию, отлично видевшую подоплеку всей истории и способную к реваншу. И тут Годунов прибегает к еще одной хитроумной уловке, которая заставляет боярство окончательно перед ним склониться. Через месяц после превращения правителя в царя вдруг пришла весть о том, что на Русь идет огромная крымская орда. Борис немедленно объявил, что сам поведет войско против врага. Родовитые бояре получили видные должности в армии, что, с одной стороны, было почетно, а с другой заставило их беспрекословно повиноваться главнокомандующему. В лагерь под Серпуховым собралось всё дворянское ополчение – и новый царь получил возможность предстать перед страной во всей мощи и всем великолепии. Мобилизация войска – это еще и впечатляющая демонстрация силы (функция, которую в позднейшие времена будут исполнять военные парады). Никакие татары на Русь не шли, тревога оказалась ложной, а скорее всего специально инспирированной, но для утверждения на престоле трудно было изобрести что-то более эффективное. Внешняя угроза – отличное средство для нейтрализации внутреннего недовольства; Годунов – первый, кто так искусно и, прямо скажем, бессовестно применил на практике это безотказное «ноу-хау».