Но Люта родила! Сына последнего и любого, ибо потом старый наемник не женился и не плодил детей.

А полонянке из всех походов привозил подарки – те самые, что были перед ним, – и сам украшал ее чело, шею и персты; она же все молчала, бледнела больше и таяла, ровно лед в руке.

Потом и на углях не стала танцевать. Пришел однажды в дом, но нет ее, угасла, словно уголек…

Только к ночи наемник старый нагрузил вторую телегу и, обернувшись назад, увидел взрыхленную, возделанную ниву – только б зерна бросить. Но поскольку ни разу в жизни он не сеял, лукошка не держал в руках, а землю вскапывал, чтобы зарыть сокровища, добытые мечом, то посадил средь поля кувшинчик с украшениями полонянки – пускай растет…

И ночью же Свенальд коней запряг, открыл ворота, чтоб выехать, но только вожжи взял, как во двор скользнула тень – будто человек в плаще.

– Эй? Кто там? – окликнул он, воскладывая длань на рукоять меча.

– Я, витязь! Это я! Иль не узнал?

Пред ним стоял слепой купец: седая борода, чепец и взгляд пустой-белки вместо глаз…

– Не звал тебя… Зачем пришел?

– Давно не виделись, Свенальд… А что в твоих возах? Сколь нагрузил! И на ночь глядя повез…

– Вон со двора! Пошел, пошел!

– Постой! Я чую – в телегах злато! На сей товар чутье… Господь Всевышний! Столько злата! – слепой затрясся, рукою потянувшись, приподнял попону. – О, если б я имел!..

– Поди и заработай!..

– Ты уезжать собрался? Покидаешь Киев? Куда же держишь путь? В землю отчую? Но ты ее не знаешь!..

– Ты же посулил узнать, да не узнал!

– Условий не исполнил! Ты помнишь уговор? – он щупал сосуды с сокровищами. – Сделал-бы так, как я сказал – давно бы в свою страну вернулся…

– Не вышел уговор, – проворчал наемник старый. – Есть иная сила, для коей наши замыслы, что прах…

– Какая сила? Где?

– А спрятана в кувшине. Сосуд тот мал, невзрачен, но жжет, как уголь ступни…

– Свенальд? Да ты ли это? – воскликнул слепой. – Послушать речь – мудрён. А посмотреть, так глуп!