С этим общим жанровым соображением связано и частное. Будучи кандидатом наук в одной стране и магистром в другой, я не счел необходимым оформлять данную работу в соответствии с конвенционально-научными (академическими) требованиями, что предполагало бы составление подробной библиографии с указанием всех источников цитат и соответствующих утверждений. Это не значит, что данная работа писалась в стиле фольк-хистори — нет, я стремился, насколько это возможно в положении человека, ограниченного во времени и возможностях работы с такими источниками, базироваться на фактах или мнениях, которые были бы совершенно уместны в рамках академического исследования, просто у меня не было цели оформлять его как таковое. Учитывая это, соответствующие сноски и подробная библиография могли бы появиться при необходимости, например, презентации данной книги в качестве научной (академической) работы, если это будет актуально.

Наконец, я хотел бы сказать о том, в каком качестве писал эту книгу. Для тех, кто держит в поле зрения мою публицистическую и общественную активность, не является секретом моя ангажированность определенным мировоззрением, а также интересами тех или иных сообществ. Не отказываясь от них ни в коей мере, этот текст я тем не менее писал с позиций человека, находящегося внутри пространства русской истории и стихии, пытающегося выстроить национальный революционный нарратив, обращенный и к тем моим соотечественникам, которые не разделяют моей указанной выше ангажированности или даже ангажированы прямо противоположно.

Таким образом, эта книга — мой вклад в общерусское (конечно, в весьма специфическом смысле) дело, который может быть использован его участниками и без принятия иных аспектов моего мировоззрения, хотя для себя и своих полных единомышленников я писал его так, чтобы они находились в полном согласии.

При написании завершающих глав этой книги я часто возвращался к трагической личности профессора Петра Хомякова, с которым мы тесно сотрудничали в период моей политической юности, в середине — конце 90-х годов прошлого века. Также, когда я уже работал над редакцией текста данной книги, одна за другой пришли две печальные новости, косвенно связанные с ней. Сперва умер совсем молодой русский поэт и музыкант Илья Морозов, который был ее благодарным читателем, высоко отзывался о ряде ее глав, в частности, посвященных непростой истории великорусско-малорусских взаимоотношений в XVII–XVIII вв., и признавался, что эта книга помогла ему снова осознать себя русским. Немного спустя умер уже Александр Пыжиков, яркий русский историк и мыслитель, с которым у нас во многом совпадали взгляды на ключевой для русского нациегенеза период — воцарения Романовых и Никоновских реформ. У Пыжикова эти взгляды стали основанием для выводов в отношении позднего, советского периода русской истории, с которыми я кардинально не согласен и полемизирую по существу в соответствующих главах. К сожалению, обсудить как одно соотносится с другим, лично с этим автором так и не удалось — зная о нем и его взглядах на украинско-староверческую проблему, как яркого и активного автора и лектора я открыл его для себя буквально за несколько дней до его смерти…