— Зря вы эдак-то, — сказал он, глубоко затянувшись, — впрочем, я вас ни в чем не виню. У нас есть какая-то странная отличительная черта: мы все, когда спорим, считаем, что именно «я», а не «он», понимаю проблему лучше и точнее, и «я» люблю родину, а если «он» оспаривает мою точку зрения, значит, «он» ее не любит. Нет?

— Я не считаю, что вы меньше меня любите родину.

— Спасибо.

— Да что вы улыбаетесь все время?

— А что — плакать? Дети у вас есть?

— Трое.

— Учатся?

— Старшая пошла в школу.

— В букварь к ней не заглядывали?

— В палочках и кружочках сама разберется.

— Палочки, мне кажется, в учебнике арифметики. Нет?

— Верно, в букваре слоги у них.

— В букваре и стихи напечатаны. Помещиков: Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Батюшкова, Фета и даже воспитателя царя Жуковского. По кровососам-помещикам детей учим любви к родине. Каково?

— Ничего, новые поэты вырастут.

— На чем? Из ничего не будет ничего. Сначала люди научились складывать два плюс два, а уж после пришли к интегралу. Мы теперь с вами хозяева, и негоже нам терять таланты, они будут нужны вашим детям.

Шорохов недоуменно пожал плечами:

— Хлопотать за вражину?

— Он русский писатель.

— Он контра.

— Бросьте вы, право слово… Издательства в наших руках, типографии — тоже. Тот солдат страшен, у кого в руках винтовка. Ну, поругает Никандров диктатуру большевиков, ну, поплачется в жилетку знакомым. Ничего… Пройдет время, осмотрится, прикинет соотношение ушедшего невозможного с возможным будущим, а там — кто знает… Жизнь — шутка загадочная, равно как и творчество. Словом, просьбу, пожалуйста, выполните.