Сашенька слушала Ванюшина жадно, нахмурив пушистые стрельчатые брови. Долин катал хлебные шарики на скатерти, а Гаврилин скептически улыбался и цыкал зубом — будто что попало в дупло.

— Мой репертуар не так уж плох, напрасно ты так резко, — возразил Долин, — народу нравится, во всяком случае.

— Замолчи! У тебя нет репертуара, у тебя набор дурно пахнущих анекдотов.

— Знаете, почему вы не правы? — задумчиво спросил Гаврилин. — Вы, Коля, не правы оттого, что плохо знакомы с историей русской государственности.

— А ее-то и нет. Есть сплетни, далекие от историзма, и пошлые байки про то, как Екатерина с Потемкиным в постели развлекалась! А истории государственности нет!

— Ты сердишся, Юпитер, значит, ты не прав.

— Я не сержусь. Я утверждаю. Убедите в обратном — с огромной радостью призна́ю себя побежденным.

— Я постараюсь убедить вас в письменном виде.

— Как?

— А вот так. Напишу в ваш лакействующий орган.

— Когда, профессор? Лет через пять? Нас тогда вышибут отсюда в объятия к китайским мудрецам! Русская интеллигенция похожа на существо с огромной головой, но без рук. И с великолепным языком: болтать можем прелестно, писать — в год по чайной ложке, надиктовывая, а делать — нет, это мы не можем, пусть мужик делает, мы будем скорбно комментировать и намечать перспективы.

— Вам бы застрелиться, — посоветовал Гаврилин.

— Ха-ха! Я жить хочу! Мне приятно жрать кислород — единственное, что человеку отпускают бесплатно!

— Не надо ссориться, господа, — сказал Долин, — в конце концов мы все единомышленники.

— Не надо! — согласился Ванюшин и легко плеснул в свой бокал льдистой, с хлебной желтизной смирновки. — Ни к чему! Сашенька, лапа, почитайте свои стихи — они сильны и чисты, я прошу вас, девочка!

В зал вошли три пьяных офицера. Один из них, низенький, раскосоглазый, поразительно напоминающий атамана Калмыкова, визгливо закричал:

— Ма-а-алчать!!!

В привычном к таким выходкам зале — чему за годы революции не выучили российскую интеллигенцию? — все смолкло.

Один из троих вошедших выхватил из-за спины горн и серебряно заиграл позывные кавалерийского марша.

— А-аркестр! — приказал низкорослый. — Валяй «Боже, царя храни»!