Помнила ли мать про яблоню?.. Он не знает этого. Она могла иногда едко и взвинченно все-превсе выкладывать, и могла таить, так никому и не сказать.

А он, вспоминает Емцов сейчас, он собирался тогда уезжать. Как всегда, его заметно тяготили месяц или два летних каникул дома. Или нет, в тот год он уезжал еще только сдавать вступительные экзамены в Москву, в авиационный. И их маленький текстильный городок заранее отодвинулся куда-то в дальнюю даль…

Подслеповатый телевизор «Рекорд» на пузатой тумбочке в углу, разговоры женщин за полосканьем у колонки про мужей певицы Кристалинской, бразильские попурри из динамика на свежеструганом столбе и стайки девчонок, все больше девчонок и женщин под вечер в тенистом городском парке. Мостовые на улицах Комлева, чуть подальше центральных: между булыжин пробивается рослая трава… И отсутствие нужных книг по математике в обеих местных библиотеках, имени Белинского и Гоголя.

Они обежали тогда с матерью магазины Комлева. Сергей мрачно раздражался: ведь очевидно же, что в Москве есть свои «галантереи» с носками и майками, и кустарный джемпер с рынка, правда, добротной шерсти (мать зачем-то при всех стала жечь спичкой обрывок нитки) — понятно же, что этот джемпер можно носить только в Комлеве!.. Так же он потом всегда уезжал после каникул.

Сергей сердился, что она отрывает его от книг и размышлений. И что предлагает не отрываться, а купить все самой. Да, как же!.. Можно ей это позволить… Когда и так, даже в его присутствии покупаются всегда не те, ненужные, навязанные ему вещи. Такие неуместные — отбрасывая даже толкотню у прилавков и лупоглазое магазинное зеркало, перед которым всегда невольно покрываешься потом, если даже отбросить все это, — такие неуместные заранее: и связки, и свертки, и доводы, и наставления по их поводу; такие неуместные, когда чего-то ждешь, и зовешь, и желаешь приоткрывшимся сердцем, и знаешь, что все это не здесь, почему-то не здесь, а там, куда он уедет, и, конечно же, совершенно несовместимо с пухлыми свертками в паучьей мохнатой бечевке крест-накрест и стыдным ознобом перед зеркалом!

Но, понятно, он не говорил этого вслух. А смотрел мрачно-упорно и рассеянно в сторону. Просил ее дать ему на тот же недорогой костюм и на ботинки, сколько она считает нужным, с собой. И вообще ему необходимы только книги, и не будет он носить вигоневых носков!.. И дальше все шло по привычным кривым законам склоки. Мать с некрасиво дерганной мимикой и побледневшими губами, к минутному робкому облегчению Емцова, переставала звать его при всех Сережиком, но тут же, к новому его пятнистому стыду, желчно бросала ему у прилавка, что Сергею нужны от нее деньги, одни только деньги, потому что в Москве он содержит от ее крох приятелей, и тогда уж, наверное, и женщин!.. Емцов убегал.