Он стасовал карты и сказал Федерико:

– Mais vous etes les nuages, mon cher. A quoi songez-vous? Prenes vous cartes s il vous plait! Vous etes le premier a jouer[76].

Федерико поднял карты, но тотчас же опять положил их на стол. А потом посмотрел на меня.

– Доктор, мне кажется, что вы хотите мне что-то сказать…

Я отрицательно покачал головой.

– …или утаить от меня. Да, да, у вас именно такой вид. Вы что-то скрываете.

Его испытующие глаза повергли меня в смущение.

– Я думал, что еще не время, – сказал я, – и хотел поговорить с вами завтра. Но раз вы столь настойчивы… Дело в том, что я считаю необходимым, чтобы маленькая Эльза…

Он словно угадал, что я намерен ему сообщить. Выражение напряженного ожидания сменилось на его лице выражением ненависти – такой дикой и необузданной ненависти, какую мне до сих пор не доводилось видеть ни у одного человека. Мною овладел самый настоящий страх, и я дрогнул перед его взглядом.

– Я не считаю больше необходимым, – поправился я, – содержать маленькую Эльзу в изоляции от всего остального мира. Я не имею ничего против того, чтобы вы ее навестили.

Он посмотрел на меня – сначала недоверчиво, потом изумленно и растерянно, а еще потом открыто и ликующе.

– Мне можно пойти к ней? Вы разрешаете? А я-то считал вас своим врагом. Так значит, вы возвращаете мне мое слово? Благодарю вас! Дайте мне вашу руку! От всей души благодарю вас! Я сейчас же помчусь к ней.

– Не ходите туда хотя бы сегодня, – попросил я. – Она сейчас спит. Вы разбудите ее.

– Не разбужу, не беспокойтесь. Я тихонько войду в комнату и так же тихонько выйду. Я даже дыхание затаю. Я хочу всего лишь разочек взглянуть на нее.

И вдруг по его лицу скользнула тень.

– Надеюсь, вы не скажете отцу, что я пошел к ней?

– Я не выдам вас.

– Вы знаете, если отец узнает об этом… Однажды он грозился отправить ее в Швейцарию или Англию. Я не смогу жить без нее.

– А, еще как смогли бы! – пробормотал Праксатин. – Я нисколько не сомневаюсь в этом.

– Ваш отец ничего не узнает, – пообещал я, мысленно отказавшись от своего первоначального намерения отослать больную девочку на юг. «Она и здесь поправится, – уговаривал я себя для успокоения совести. – Может быть, как раз лесной воздух и окажется для нее полезным, а через несколько недель уже наступит весна».