Этим могущественным священником, противостоящим сверхъестественным пришельцам, был Парсон Рудалл из Лонсестона, сведения о жизни и делах которого мы взяли из местной хроники его времени, из сохранившихся писем и других документов и, наконец, из собственного его «ежедневника», случайно попавшего в руки пишущего эти строки. В действительности легенда о Парсоне Рудалле и призраке Ботасена многим корнуэлльцам покажется знакомой с детских лет по местным рассказам.
В дневнике ученого наставника грамматической школы — ибо такова была его обязанность наряду с неусыпным попечением о приходе — сделана следующая запись: «Чумное поветрие разразилось в нашем городе в начале года 1665 от Р. Х.; увы, тотчас же пришло оно и в мою школу, отчего сразу заболело и умерло несколько старших учеников… Среди других подвергшихся губительному влиянию недуга был юный Джон Элиот, старший сын, помощник и наследник Эдварда Элиота, эсквайра из Требурси, подросток шестнадцати лет от роду, но уже выделявшийся многообещающими дарованиями. По его собственному побуждению и горячему желанию я согласился лично отслужить на церемонии его похорон».
Здесь следует заметить, что, каким бы странным и исключительным ни казался нам тот факт, что этот паренек, почти мальчик, так формально заботится об исполнении церемонии своим наставником, это вполне согласовалось с нравами тех времен. Старинные обычаи служения мертвым были упразднены законом, и единственное, что осталось от тех священных церемоний, месячных и годовых поминовений, было всеобщее желание «разделить», как они это называли, напутственное слово в загробный мир, наполненное обычно самыми возвышенными восхвалениями и витиеватыми предостережениями живым и мертвым.
Дневник продолжает:
«Я исполнил обещание и читал над его гробом при большом стечении безутешных, плачущих друзей. На одного джентльмена преклонного возраста, бывшего в то время в церкви, м-ра Блайха из Ботасена, моя речь произвела особенно сильное впечатление, и было слышно, как он повторял некоторые обороты из нее, особенно одну фразу из
Причина, по которой этот старый джентльмен был столь тронут моим сравнением, была такова. Его первенец и единственный сын — ребенок, который еще несколько месяцев назад ни в чем не уступал описанному мной юному Элиоту, но который по какой-то странной причине в последнее время совершенно изменился вопреки надеждам своих родителей, стал угрюмым и замкнутым, болезненно задумчивым. По окончании похорон не успел я выйти из церкви, как меня остановил этот почтенный родитель, горячо и с исключительной настойчивостью требуя, чтобы я в тот же вечер безотлагательно ехал с ним к нему, в Ботасен; и я не смог бы уклониться бы от его просьбы, если бы не приглашение м-ра Элиота посетить его дом. Так я смог освободиться от настойчивого просителя, но не раньше, чем пообещал и заверил его, что непременно посещу его на следующий же день как можно раньше».