То, что целый народ считает преступным другой народ, некогда подвергавший его гонениям, это как раз понятно, но то, что гонимый народ всячески подчеркивает свое сходство с народом-гонителем, в этом я вижу некий вызов, немилосердный вызов остальному миру. А возможно, в этом есть доблесть, достичь которую так непросто, или же какое-то тайное знание, секретное слово, подсказанное природой, слишком милосердной на этот раз.

Итак, величественный вызов или малодушие?

Одна палестинка, похоже, с горечью, сказала мне прошлой ночью, что самые древние палестинские семейства, из тех, что имеют доказательства принадлежности к роду Пророка, сохраняют свое влияние в этой Революции.

Принадлежать к благородному палестинскому семейству, соперничающему с кланом Хусейни, одна из ветвей которого дала миру Ясира Арафата, это ведь тяжкий груз для потомков? Некоторые члены семьи Набили, которых извиняла лояльность к прямому потомку пророка (королю Хусейну), становились королевскими чиновниками. А она сама? Она была, без сомнения, самой красивой девушкой королевства, это еще до открытой войны с Хусейном, когда военные базы фидаинов угрожали только Израилю. Это были откровенные забавы сильных мира сего, знатные семейства воевали друг против друга, ссорились или делили власть, а именно ресурсы страны, под равнодушным взглядом османов. Они еще могли позволить своим детям бунтовать, но только не против привилегий – должен заметить, что ни одно семейство сеидов, потомков Пророка, налогов не платило. Имелись еще богатые семейства плебейского происхождения, если у них были в наличии должности, земли, деньги (еще надо сказать, что ни один наследник не отказался от наследства, каким бы сомнительным ни было его происхождение, пусть даже оно получено в результате преступных деяний); потомки возмущались, когда их крестьяне, став воинами, погибали от рук чужих, евреев или бедуинов Хусейна. Но если говорить о чувствах этих потомков, следует отделять благородство, унаследованное от предков, от того, что появлялось на свет, когда в результате мятежей и восстаний рождалось новое дворянство, приобретенное военной службой. Волею обстоятельств, которые так часто насмехаются над человеком, мне довелось встретить одного араба, не слишком богатого, но имеющего, тем не менее, в доме сторожа, так он укорял другого араба такими словами:

– Тебе не стыдно так разговаривать с моим сторожем? Я его хозяин. Если он тебе что-то сделал, я буду его ругать, а не ты. Ведь ты не его хозяин.

Знатные семейства бывали оскорблены, когда евреи ранили их крестьян, возможно, из чувства патриотизма, сострадания, или предвидя грядущие неприятности, но главным образом из-за того, что чужак осмелился коснуться их собственности.