Это не простые дороги. Куда они ведут людей? Останови и спроси каждого, кто в пути, и ты услышишь разные рассказы — такие же разные, как характеры и судьбы этих людей. В этот день, напоенный всеми ароматами мира, когда цветы похожи на царские драгоценности, а небо — на верх голубого шатра, покрывшего зелень лугов, молодость имеет свое особое право остро чувствовать, что цветущий мир говорит с ней на понятном и чудном языке».
День расцветал, как большой, пышный, душистый цветок, и Фазлур вспомнил рассвет, вернее — тот сумрачный, шафранно-серый час, когда птицы еще не поют, а люди не проснулись. Он уговорился, что Умар-Али заедет за бензином, и, пока он будет брать его, Фазлур встретится с Нигяр в тени старого орехового дерева.
Нежная и безумная в своей смелости Нигяр! Она пришла, и они простились. Им были видны стоявший на дороге «додж» и американцы, расхаживавшие по краю канавы; над ними склонялись темные ветви старого ореха, которые их закрывали от дороги, и жасминовые кусты полны были одуряющего и колдовского запаха. Щеки Нигяр и ее душистые волосы пахли жасмином, так же как серебряные подвески ожерелья на теплой шее. Глаза ее, сиявшие в полумраке, давали такую силу, что он мог перевернуть машину вверх колесами, если бы она приказала ему это сделать.
Нет, жизнь прекрасна, и начинать так день — счастье! Он вспомнил сразу же и того человека, ради которого он не пожалел бы своей жизни, — Арифа Захура. Захур в безопасном месте, ушел от своих преследователей. И сразу же перед ним мелькнули широкие темноскулые лица братьев-железнодорожников Али и Кадыра и неугомонной тетушки Мазефы.
В это время Фазлур прочел надпись на столбе, гласившую, что они уже приехали на родину славного Ранджита Сингха[5] — в город Гуджранвалу.
Тут Фазлуром овладел демон смеха. Он фыркал, как шакал, проглотивший кусок мяса с перцем. И было от чего смеяться. Он представил себе, как шпион, в женском платье, избитый и исцарапанный, связанный по рукам и ногам, ничего не понимая, лежал на угольной платформе и как он окажется в Гуджранвале. Он не удержался: смех молодого горца был звучен и искренен.
Гифт сказал ему:
— Что ты смеешься? Скажи, и мы хотим смеяться, если это действительно смешно…
Фазлур неожиданно для себя понял, что отныне он не может быть искренен с этими чужими ему людьми, потому что не может же он им рассказать о том, что произошло перед отъездом, и про шпиона, смотрящего на звезды и барахтающегося на своем неуютном ложе.
Рассказать можно про звезды, но не про него. И Фазлур рассказал им совсем другое, напустив на себя вид глуповатого горского парня, который слышал в детстве много удивительных историй от своих дяди и тети или от старого деда.