Но Гифт, вдруг оживившись, протянул руку, взял кисет с нашитыми кусочками кожи и бирюзой, вставленной искусно в узор, обрамлявший кусочки черной кожи, распустил ремешки, и пальцы его ощутили аккуратно сложенный лист бумаги.

Гифт, не выпуская из рук кисета, завязал снова ремешки.

— Я беру этот кисет…

Торговец, едва улыбнувшись, одними губами сказал:

— Я знал, что господин возьмет именно этот кисет. Я знал, что он не может не понравиться. Этот кисет красив, как хорошая весть, — сказал он, нагло смотря своими кошачьими глазами на Гифта.

— Да, он мне очень нравится. — Гифт подкидывал на ладони кисет. — Я буду в нем хранить табак. Что он стоит?

— Раз эта безделица так пришлась по сердцу господину, мне трудно назначить цену. Господин сам назначает цену вещи, которую он выделил…

Гифт дал ему столько денег, что Фазлур, если бы присутствовал при этом, был бы крайне удивлен, но он сидел с Умар-Али и крестьянами у костра, на котором они грели воду для чая. Торговец пришел прямо к костру, сел рядом и стал греть руки. Лицо его было преисполнено достоинства и хитрости. Усы он подкрутил, и кончики их были тонкие, как иголки.

— Я знал, что этим кончится, — сказал он, довольный и добродушный. — Улла-хан тоже так думал. — Он повернулся к Фазлуру и спросил: — Вы ждете их?

— Мы их ждем, как ждут родных, — сказал Фазлур.

Он не мог расспрашивать торговца о том, что за разговор он вел с американцами. Торговец явно принимал Фазлура за человека, посвященного во все. Фазлур уверенно отвечал на все его наводящие вопросы.

Торговец покачал головой. Он был полон сомнений, о чем сейчас же и поделился с Фазлуром.

— Оттуда сейчас прийти трудно. Не многие, которым повезет, могут прийти. Легче идти по дорогам ада… Большие снега, ледяной ветер, белая смерть….

«Большие снега», — подумал Фазлур и тут же спросил:

— Но ведь им помогают в пути?

Торговец защелкал своими четками и продолжал беседу. Он говорил теперь совершенно доверительно, как он сам себе представляет положение там, где «большие снега». Они уже за Касрабом, но это не близкий путь.

У них нет друзей в тех краях. Красные очень быстро идут по их следам. Они уже настигли многих.

Фазлур боялся спрашивать дальше. Он лихорадочно соображал. Значит, кто-то бежит из красного Синьцзяна, Фуст и Гифт идут этим людям на выручку, и за Барогилем их ждет Улла-хан. Вот какова история, в которую впутался Фазлур.

Он сильно поразился тому, что узнал. Эта горная лунная ночь, безмолвие огромных тополей, не шевеливших ни одним листом, крестьяне, сидевшие в ожидании, когда можно будет пить чай, торговец, щелкавший костяшками четок и пришедший откуда-то из-за снежной громады Гиндукуша, — все показалось ему выдумкой, сном. Но когда он увидел идущих к костру Фуста и Гифта, это ощущение пропало, вернулось хладнокровие, и темная злость стала расти в Фазлуре — злость, которую он не мог объяснить. Эта бессознательная злость заполняла его, как кипящая вода заполняет чайник, и ему хотелось сказать этим мрачным путешественникам, что он все почти знает о них и что они не такие всесильные, как им кажется. Но то же бессознательное чувство подсказывало ему, что рано еще обнаруживать свое знание о них, рано еще предпринимать что-либо против них. Рано еще сказать, что Фазлур думает о них.