Пристав и городовые устремились из-за крестов к толпе, вклинились в нее, зло повторяя:

— Расходись, расходись!..

Толпа неохотно расступалась... Как бы не в силах удержаться под напором, люди цеплялись за городовых, скользили вместе с ними, всячески мешая им протолкаться к группе вокруг юноши с золотистыми зрачками. А над кладбищем продолжало звучать:

Тогда пристав скомандовал:

— Разогнать шашками!..

Городовые обнажили клинки, и толпа, как бы рассеченная надвое, начала отступать к воротам кладбища, возмущенно огрызаясь на каждом шагу, а пристав и самые ретивые из полицейских, не разбирая дороги, топча могилы, продолжали протискиваться к группе возле стены.

— Метит зацапать Федю, — вслух сообразил кочегар. — Как бы не так, фараон толстый!

С этими словами он двинулся наперерез приставу:

— Мало тебе над живыми шкуродерничать? Чего над покойниками измываешься и могилы сквернишь?!

Рядом с кочегаром, заслоняя Губанова, стал рулевой:

— Нехорошо поступаете, господин пристав...

— Прочь, босяки! — взревел тот, разглядев, что за их спинами несколько человек помогают юноше с золотистыми зрачками взобраться на скользкую стену.

Трусов ухватился за пристава и, поднатужась, приподнял его над собой.

Вокруг ахнули. Тучный пристав, ошалев от неожиданности, завопил благим матом:

— Пусти, босяк! Я тебя в каталажке сгною!..

Прерывистым голосом, напрягаясь изо всех сил, кочегар поторопил рулевого: