Он застал Вучича у постели Дебрянского. Последний прилег было, одетый, отдохнуть и тотчас забылся, стал бредить и с совершенно как будто разумным взглядом говорил непонятные фразы о Петрове, об Анне, о Зоице и Лале… Моллок – рыжий, длинный, зубастый Джон Буль – с холодным любопытством наблюдал больного.

– Его нельзя оставить одного, без присмотра, – волновался Вучич. – Какой здесь уход? Надо перевести его к нам… Не правда ли, мистер Моллок?

Англичанин кивнул головой:

– Отлично. У вас много моря. Если это малярия, он будет чувствовать себя легче.

Когда пароксизм кончился, Алексею Леонидовичу предложили перебраться на виллу. К удивлению доктора и Вучича, он заупрямился. Вучич даже рассердился.

– Почему же нет? Почему? – почти кричал он. – Чужой вы мне, что ли? Боитесь компрометировать Зоицу? Так ведь вы же жених ее. Сыграем свадьбу, как только поправитесь.

– Любезный тесть, – возразил Алексей Леонидович с тревожным блеском в глазах, – я знаю, что не могу противопоставить вашему желанию ни одной разумной причины. Но у меня есть свои доводы, нелепые, может быть, но очень сильные… Выйдите на минуту в коридор. Я посоветуюсь с графом Валерием: как он скажет, так тому и быть…

Моллок и Вучич вышли.

– Вы знаете, о чем я хочу говорить? – спросил Дебрянский. Граф на его внимательный взгляд ответил таким же внимательным.

– Кажется, догадываюсь.

– Граф, меня никто не разуверит в том, что я гибну жертвой Лалы.

– Гибну – сильное слово, – возразил граф, – но госпожи этой, я не стану разуверять вас, вам, действительно, надо опасаться, так как – черт ее возьми совсем – она бешено зла на вас и, по дикому невежеству и суеверию своему, в самом деле, вполне способна устроить вам какую-нибудь большую гнусность.

– Вы говорили с ней? Узнали что-нибудь? – быстро прервал его больной.

– Да… как вам сказать… Говорил, да. Она странная особа, очень опасная и вредная во всяком случае… Или фантастка дикая, фанатическая, или отчаянная и мрачная шарлатанка… Каюсь, я было заподозрил даже, что она подсыпала вам чего-нибудь в вино или воду.

Дебрянский качал головой:

– Нет, нет, нет… я испорчен, не отравлен… я чувствую себя снова, как в Москве, под влиянием…

Он остановился, бросив на Гичовского подозрительный взгляд.

– Будьте откровенны, Дебрянский, – сказал Гичовский, – это очень важно.

Алексей Леонидович молчал и только смотрел жалко-жалко…

– Эта ведьма… Лала… – сказал он, наконец, – я боюсь ее, Гичовский, до ужаса боюсь. Из-за нее не хочу переезжать на виллу. Пусть вся ее власть надо мною – один бред расстроенного воображения, пусть она такая же, как все мы, может быть, даже лучше нас. Но раз я уверен, что она приносит мне вред, неужели вы думаете, что вблизи ее я буду чувствовать себя спокойно и могу поправиться?