Однако Фридрих Горенштейн не обвиняет власть, вернее власть виновата не более чем каждый из нас — человек изначально испорчен, он как заражённый спорами «чужих» астронавт носит в себе желудок, половой инстинкт, стремление к бессмысленной жестокости. Секс, алкоголь, бесконечные тарелки чёрной икры, сопровождающие путешествие сценариста, его компромиссы с собой, его ненависть к своей плоти, разрешаются в конце ярким и полным мучительной самоиронии образом — сценарист стреляет из игрушечной винтовки вверх, на девятый этаж, где, согласно правилам детской игры, живёт Брежнев. Стреляет в Брежнева, чтобы не выстрелить в себя. Бунт, но бунт игрушечный. Игрушечный, но настоящий. «Мы, люди интеллекта, по сути реально живём лишь в мыслях своих. В любых практических деяниях мы лишь играем. Правда иногда играем и до боли, и до крови, и до смерти», — объясняет он.

Однако одним только описанием двойной, отражающейся друг в друге, патологии — патологии власти и патологии физиологии — повесть не исчерпывается. Она написана в 1983 году, опубликована не была, её автор умер в Берлине в 2002 году. Хотим мы этого или нет, но сейчас, при первой публикации, голос Горенштейна доносится до нас голосом с того света. Это путешествие ещё и загробное — посмотрите, какой призрачной, миражной, потусторонней представляется нам астраханская Азия. Посмотрите, как пляшут вокруг русские бесы — матросы- браконьеры Хрипушин и Бычков, как снимает с себя одежду на топком островке прекрасная Томочка с острым носиком, как вставляют в задний проход всесильному Ивану Андреевичу компресс из чёрной икры. Больные, горячечные фантазии — не то конрадовское «Сердце тьмы», не то спуск Геракла в Аид.

Хотя бы из-за того, что голоса «оттуда» доносятся не столь часто или потому, что сам факт публикации в нашем журнале молчавшего более тридцати лет текста представляется чудом, стоит отнестись к этой повести со всей серьезностью: что хочет сказать нам Горенштейн, заставляя своего героя пить, произносить за браконьерским столом речи о вине человека перед всеми живыми существами, стыдиться этих речей, по- чеховски метаться между презрением и жалостью, вожделеть Томочку, отвергать Томочку, брать в руки игрушечное ружьё? Человек, чтобы остаться человеком, должен заниматься «тяжёлым многосторонним духовным трудом», говорит Горенштейн. Человек несёт «коллективную ответственность за всё человеческое», и это тяжело, говорит Горенштейн. Волга впадает в Каспийское море, говорит Горенштейн, и попавший как раз в это место его герой неизбежно попадает внутрь чеховской фразы, где в третьем акте стреляет игрушечное ружьё, а люди слабы, хоть и стараются.