Это истолкование Дариньки в «голубых письмах» Вагаева, передававшееся Виктором Алексеевичем неспокойно даже по прошествии многих лет, стало и его собственным. Он говорил о «золотинках» в ее глазах, о «матери Божества», неведомыми для нас путями просыпавшейся из Божественной Кошницы и оставшейся на земле: «Эти золотинки Божества в глаза упали и остались… кротость, неизъяснимый свет, очарование, святая ласка, чистота и благость… вечное в ней светилось, от той Кошницы». Он это знал, но не сознавал. Сознал он после.

XXXIII Исход

XXXIII

Исход

Виктор Алексеевич — было это в день возвращения его из Петербурга — был удивлен, когда Даринька подошла к нему, держа обеими руками просвирку, и сказала, как говорит мать ребенку: «Вот, съешь просвирку, нужно». Он привык к невинным ее причудам. Поглядел с ласковой усмешкой, и его поразило что-то болезненное, жалеющее в ее глазах. «Если тебе приятно… но почему это нужно?» Она сказала уверенно: «Так велел батюшка Варнава, ты голодный». — «В таком случае насытимся». Он взял просвирку и, проглядывая письма, начал охотно есть. «Ты не перекрестился», — сказала она грустно. «А это непременно надо? буду знать». «Мы скоро уезжаем?» — спросила она, о чем-то думая. «Куда? разве мы собирались куда-нибудь уехать?..» — спросил рассеянно Виктор Алексеевич. «Он сказал: „Поедете куда — заезжайте, посмотрю на вас…“ — значит, мы должны куда-то ехать». Он посмотрел и увидел «что-то проникновенное» в грустных глазах ее. «Должны?..» — «Ты говорил, что у тебя вышла неприятность… значит, мы уедем».