— Дара, как я измучился!.. ужасы передумал… — сказал он, целуя руку.

— Забыла время, сама не знаю… — говорила она, в волненье. — Я была… там…

— И я бы с тобой, но вот, дела… хотел поскорей, ты не любишь Москвы… — говорил он спеша. — Как там… ничего с тобой?..

— Где-там? — не поняла она.

— В Страстном… ты всегда смущалась…

— Там чудесно, покойно, ласково… вот цветочки… — протянула она ему поблекшие мотыльки горошка, — в воду скорей поставь… как дивно пахнут! получила такое… после скажу. Там я была, у нас…

— Где — там?.. — нерешительно спросил он — и понял: — В улочке? почему ты… что тебя так встревожило?..

— Совсем и не думала туда… — сказала она досадливо, — сколько там было тяжелого, ужасного!.. Не говори, я сейчас покойна и не хочу… Матушка Аглаида дала, сказала… она молнтвенница, светлосердая… сказала: «Ты и без обители в обители». Еще сказала: «Трудный твой путь, а ты не сбивайся… Понимаешь, с тобой путь этот, всегда…» — сказала она с решимостью, положила руки ему на плечи и смотрела в глаза.

— Да-рья!.. — вскрикнул он, так называя ее впервые. — Моя Дарья!.. с тобой, всегда!.. до конца!..

— Да, да… — шептала она как в забытьи.

— Дар мне ты… как же ты выросла, вся другая!.. и прежняя. Душу твою хочу влить в себя, всю тебя!.. — повторял он, захваченный чем-то новым, что теперь видел в ней.

Это был взрыв всех чувств. Виктор Алексеевич записал в дневнике, что испытал в тот памятный день, 12 июля:

«Это было чистое, высокое чувство, и оно передалось ей. Такого я никогда не знал. Чем-то, не рассудком, постиг я, что она мне дарована. Может быть, и до „взрыва“ уже постиг, получив справку адвоката? Не знаю. „Взрыв“ раскрыл это чувство до полноты».

Забыв все, упал он к ее ногам. Тут постучали: «Депеша!» Виктор Алексеевич прочел вслух: «Сдано пассажирским Мценск Циммерман».

— Браво, Юлий Генрих Циммерман!.. — расхохотался он.

— Кто это — Циммерман? — спросила недоуменно Даринька.

Он просил сделать для него, — потерпеть. Вернутся в Уютово — узнает маленькую радость.

Было около двух, в «Эрмитаже» оставлен за ними столик, надо не поздней половины третьего: съезд из Петербурга, — ожидали проездом из Крыма Государя, — все-переполнено. Просил приодеться ради такого дня, не в дорожном же сереньком. Но в чем же?.. Все предусмотрено, и, кажется, недурно вышло. Зашел купить зонтик, кстати и шляпку к зонтику, и удачно попалось на глаза, — показал он на длинную картонку, — «Мерку твою я помнил, не понравится — обмени».

— Хочешь закружить, как тогда?.. — сказала она, убегая с коробкой в будуарчик.