Страсти утихали лишь в праздники, когда соседи семьями ходили друг к другу в гости.
Но справедливости ради должен заметить, что кофейня черного Арута, цирюльня Симона и «контора» зурначей были как бы «средоточием мысли» для всех обитателей нашего квартала. Жестянщики и те после дневного грохота спешили туда. Играли в нарды[5] и в шашки; особенно много посетителей бывало в кофейне «Наргиле». Наш сосед Хаджи́ и несколько персов, потягивая кальян, толковали о том о сем — о нечестивом «инглизе»[6], о вестях из московских газет.
Еще славился наш квартал тонирами[7]. Едва ли не в каждом дворе был тонир. По утрам тянулся над дворами сизый дым, потом он рассеивался, и по всему кварталу разносился вкусный дух свежевыпеченного лаваша[8]. Лаваш успешно конкурировал с городскими булками. В доме у нас лаваш был редкостью, и я охотно менял свою булку на лаваш. Менял и, давясь, проглатывал, почти не прожевывая, куски вкусного хлеба. Мать при этом посмеивалась:
— Думаешь, в лаваш халва завернута?..
ДЕТСТВО НАЧАЛОСЬ
ДЕТСТВО НАЧАЛОСЬ
По пыльной улице быстро прокатил экипаж. Сын керосинщика Погос побежал за ним и, глотая густую пыль, повис сзади, а я, едва научившись говорить, закричал на всю улицу:
— Файтон-кнут! Файтон-кнут!..
Детство началось…
ПЕРВЫЙ ЗАРАБОТОК
ПЕРВЫЙ ЗАРАБОТОК
Бульвар. Два старика уселись на скамью побеседовать.
Тощий молодой человек прошествовал по аллее с огромным, вспухшим портфелем. Узкоглазый китаец, торгующий искусственным жемчугом, на ломаном армянском языке уговаривал пышущую здоровьем крестьянку в широкой юбке:
— Это почти настоящий жемчуг, жизнью клянусь.
Какой-то человек вышел из ресторана. Он расстегнул на потной шее серую косоворотку и повелительно крикнул:
— Воды!..
— Холодная вода! Ключевая вода! — тут же запели десятки детских голосов.
— Врешь, у тебя вода теплая!
— У меня холодная! Не отбивай покупателя! — негодующе запыхтел самый маленький водонос, сгибаясь под тяжестью пузатого кувшина.
Его черные блестящие глаза были полны такой радости, решительности и одновременно такой мольбы, что, отстранив остальных, юноша обратился к нему: